Житейские воззрения кота Мурра

Тем временем Бенцон, которая собралась вместе с Юлией проведать несчастную Гедвигу, прибыла во дворец. Едва она услышала о том, что случилось, как стрелой влетела наверх, в комнату принцессы, подбежала к кушетке, опустилась перед нею на колени, схватила Гедвигу за руку и уставилась ей в глаза, в то время как Юлия проливала жаркие слезы, воображая, что, быть может, смертельный сон вскоре похитит ее сердечную подругу. Вдруг Гедвига глубоко вздохнула и произнесла глухим, почти невнятным голосом: «Он убит?» Тотчас же принц Игнатий перестал плакать, хотя ему и было больно, и воскликнул, преисполненный радости по поводу удавшейся экзекуции, смеясь и хихикая: «Да-да, сестрица-принцессочка, убит наповал, выстрелом прямо в сердце!» – «Да, – продолжала говорить принцесса, вновь опустив глаза, которые она было широко раскрыла, – да, я знаю это. Я видела каплю крови, которая вытекла из сердца, но она упала на грудь мою, и я окоченела, сделалась кристаллом, и только она одна, только эта капля жила в моем трупе!» – «Гедвига, – начала советница тихо и нежно, – Гедвига, пробудитесь от злосчастных сновидений, Гедвига, узнаете вы меня?» – Принцесса чуть приподняла руку, как будто бы желая, чтобы ее оставили в покое. «Гедвига, – продолжала Бенцон, – Юлия здесь». Улыбка заблистала на устах Гедвиги. Юлия склонилась к ней, запечатлела тихий поцелуй на побледневших устах подруги, и тогда Гедвига еле слышно прошептала: «Вот теперь уже все прошло, за несколько минут я совсем соберусь с силами, я чувствую это».

Никто до сих пор не позаботился о маленьком государственном преступнике, который с окровавленной грудью лежал на столе. Теперь мертвая пичужка бросилась Юлии в глаза, и только в это мгновение она сообразила, что принц Игнатий вновь играл в отвратительную, ненавистную ей игру. «Принц, – молвила она, и щеки ее запылали, – принц, что сделала вам эта птичка, которую вы без жалости умертвили, здесь, в комнате? Это поистине глупая и ужасная игра – вы давно уже обещали мне перестать играть в нее – и все-таки не сдержали слова – но! – если вы еще раз так поступите, я никогда больше не стану расставлять ваши чашки или учить ваших куколок говорить или рассказывать вам истории о короле подводного царства!» – «Только не сердитесь, – простонал принц, – только не сердитесь, фрейлейн Юлия! Но это была пестрая и предерзостная шельма! Чтобы тайно отрезать у всех солдат полы мундиров и, кроме того, – поднять мятеж! Но – ой, как больно, ой, как больно!» Бенцон взглянула на принца и потом на Юлию со странной улыбкой и потом воскликнула: «Стоит ли причитать из-за пустякового ожога! Но в самом деле, хирург так никогда и не явится со своей хваленой мазью. Правда, обычное домашнее средство отлично может помочь также знатным людям. Принесите сюда сырой картофель!» Она шагнула к дверям, но вдруг, как бы охваченная некой мыслью, остановилась, заключила Юлию в свои объятия, поцеловала ее в лоб и сказала: «Ты мое доброе, милое дитя и всегда будешь тем, чем ты должна быть! Берегись только сумасбродных безумных глупцов и замкни свою душу от злого волшебства их увлекательных речей!» – с этими словами она вновь бросила испытующий взгляд на принцессу, которая, казалось, тихо и сладко спала, и покинула комнату.

Хирург вошел с огромным пластырем в руках, многоречиво уверяя, что он уже продолжительное время ждал в комнатах сиятельного принца, так как не мог предполагать, что сиятельный принц находится в покоях сиятельной принцессы. Он направился со своим пластырем прямо к принцу, но камеристка, которая принесла несколько роскошных картофелин на серебряном блюде, преградила ему путь и стала уверять, что для ожогов тертый картофель – наивернейшее средство. «И я, – подхватила Юлия слова камеристки, отнимая у нее серебряное блюдо, – я сама прекрасно наложу принцу пластырь!» – «Всемилостивейшая государыня, – испуганно залепетал хирург, – одумайтесь! Домашнее средство – для обожженых перстов высокой сиятельной особы! – Искусство, одно искусство может и должно здесь помочь!» – Он вновь направился было к принцу, но тот отшатнулся от него и вскричал: «Прочь, прочь! Фрейлейн Юлия пусть приготовит мне пластырь, а искусство пусть убирается!»

Искусство убралось восвояси вместе со своим заблаговременно приготовленным пластырем, испепеляя камеристку неотразимо ядовитым взглядом.

Юлия заметила, что принцесса дышит все глубже и глубже, но как же она изумилась, когда…