Житейские воззрения кота Мурра

– Я не хотел, – возразил аббат, когда Крейслер наконец перевел дух, – прерывать ваши странные шутливые разглагольствования, господин капельмейстер, лишь доказывающие то, о чем я вам уже говорил. Я прекрасно ощущаю также жало, которое должно было уязвить меня, но нет, не уязвило! Я счастлив, что никогда не верил в ту химерическую любовь, которая бестелесно витает в неких заоблачных сферах и которой никак не положено иметь ничего общего с человеческими потребностями… Как это возможно, что вы при таком болезненном напряжении духа… Но хватит об этом! Самое время теперь поближе рассмотреть опасность, которая нависла над вами. Разве вы не слышали во время вашего пребывания в Зигхартсхофе о судьбе этого несчастного живописца, этого бедняги – Леонгарда Эттлингера?

Крейслер затрепетал от ужаса, когда аббат произнес это имя. С лица его исчез всякий след горькой иронии, которая до того владела им, и он глухо спросил:

– Эттлингер? Эттлингер? Что мне до него? У меня с ним нет ничего общего! Я никогда не был с ним знаком, это было всего лишь игрой разгоряченной фантазии, когда мне однажды почудилось, будто он обращается ко мне, говорит со мной из глубины вод!

– Успокойся, – мягко и кротко проговорил аббат, сжимая руку Крейслера, – успокойся, сын мой Иоганнес! Ничего общего не имеешь ты с тем несчастным, которого заблуждение страсти, сделавшейся слишком могущественной, повергло в глубочайшую, погибельную пропасть. Но пусть его ужасающая судьба послужит тебе предостерегающим примером. Сын мой Иоганнес! Ты находишься на еще более скользком пути, чем тот несчастный, а посему – беги, беги! – спасайся бегством! Гедвига! Иоганнес! Злая греза опутала принцессу узами, и путы эти кажутся неразрывными и останутся ими, ежели только некий вольный дух не разрешит их! Ну а ты?

Тысячи помыслов пронеслись в голове Крейслера при этих словах аббата. Он убедился в том, что аббату отлично известны не только все события и обстоятельства зигхартсхофского княжеского дома, но также известно и все то, что там случилось во время его, Крейслера, пребывания. Ему стало ясно, что болезненная впечатлительность принцессы могла давать повод для опасений, что его приближение угрожает опасностью, о которой он вовсе не думал; но кто же другой мог питать такие опасения, кто другой мог питать их и потому желать, чтобы он, Крейслер, совсем сошел со сцены, если не советница Бенцон?! Именно советница Бенцон должна была быть как-то связана с аббатом Хризостомом, должна была знать о его, Крейслера, пребывании в аббатстве, и, таким образом, она была своего рода приводной пружиной всех начинаний высокопреподобного господина аббата. Живо вспомнились ему все те мгновения, когда принцесса действительно казалась как будто бы обуреваемой некоей созревшей в ее душе страстью; но он и сам не знал, почему при одной только мысли, что он сам мог быть предметом этой страсти, его охватывало нечто напоминавшее страх перед призраками. Ему казалось, как будто какая-то посторонняя духовная сила стремится могущественно вторгнуться в святая святых его души и похитить у него свободу мысли. Принцесса Гедвига возникла внезапно перед ним, она взирала на него тем странным недвижным взглядом, который был ей свойственен, но в это самое мгновение как бы пульсирующий удар пронзил его нервы и сердце, как тогда, когда он впервые прикоснулся к руке принцессы Гедвиги. Но только теперь у него не было того жуткого страха, он ощутил, как электрическое тепло благодетельно проникло в его душу, и проговорил тихо, как во сне: «Маленькая, плутовская Raja torpedo, ты уже снова дразнишь меня – и знаешь ведь, что не сможешь уязвлять меня безнаказанно, ежели я из одной только чистой любви к тебе оказался монахом-бенедиктинцем?»

Аббат внимательно глядел на капельмейстера, как будто хотел проникнуть взором насквозь все его «я», и начал затем серьезно и торжественно:

– С кем беседуешь ты, сын мой Иоганнес?

Однако Крейслер уже пробудился от своих грез; он понял, что аббат, поскольку он был осведомлен обо всем, что произошло в Зигхартсхофе, непременно должен был знать также и обо всех подробностях дальнейшего течения катастрофы, из-за которой ему, Крейслеру, пришлось бежать оттуда, и он подумал, что следовало бы побольше выведать у аббата обо всем этом.