Житейские воззрения кота Мурра

Мне трудно даже выразить, что за неприятное чувство поднялось во мне, когда я увидел Понто. Хотя он, впрочем, не был ни дворняжкой, ни шпицем, но все-таки он принадлежал к племени, чье злобное и враждебное отношение подорвало основы моего существования в веселом кошачьем обществе, и уже поэтому мне, невзирая на все чувства дружбы, которые он мне выражал, он все же казался сомнительным и двусмысленным приятелем. Кроме того, во взгляде Понто, во всем его существе мне чудилось нечто надменное и граничащее с издевкой, и я решил поэтому лучше вовсе не заговаривать с ним. Тихо сполз со своего тюфячка и одним прыжком оказался в печке, чьи дверцы были как раз открыты, – я захлопнул их за собой!

Господин Лотарио заговорил теперь с моим маэстро о том о сем – все это тем меньше возбуждало мой интерес, что все мое внимание было приковано к юному Понто, который, после того как он, на щегольской манер напевая песенку, приплясывая, побегал кругом по комнате, вспрыгнул на подоконник, взглянул в окно и, как это обычно делают фанфароны, покивал всем проходящим знакомым, иногда даже немножечко полаивал и притявкивал, явно для того, чтобы привлечь к себе взоры пробегающих мимо красоток его племени. Этот легкомысленный фат, казалось, вовсе и не думал обо мне, но, невзирая на то что я, как уже сказано, вовсе не хотел беседовать с ним, мне отчего-то вовсе не нравилось, что он даже не счел нужным осведомиться обо мне.

Совсем иначе и, как мне хочется думать, куда более пристойно и разумно вел себя профессор эстетики господин Лотарио, который, после того как он везде в комнате осмотрелся кругом, ища, где я, сказал моему маэстро: «Но где же ваш несравненный месье Мурр?!»

Для порядочного кота-бурша нет более низменного и подлого наименования, чем роковое словечко «месье», однако же нам приходится много страдать от эстетиков, и, таким образом, я простил профессору эту ненужную обиду.

Маэстро Абрагам стал уверять, что я с некоторых пор ходил своими собственными путями и в особенности по ночам не часто изволил бывать дома; возвращаясь же после ночных прогулок, казался усталым и измученным. Только что я, казалось бы, полеживал на подушке, и он и в самом деле не знает, куда именно я так молниеносно запропастился.

– Я предполагаю, – стал говорить профессор далее, – я почти готов предположить, маэстро Абрагам, что ваш Мурр… Но вдруг он уже здесь где-нибудь спрятался и подслушивает? Разрешите нам немного осмотреть ваши апартаменты!

Я тихонько стал углубляться в печку, но нетрудно понять, как я навострил уши, ибо речь шла обо мне! Профессор тщетно обшарил все уголки, к немалому изумлению моего маэстро, который, смеясь, воскликнул: «В самом деле, профессор, вы оказываете моему коту неслыханную честь!»

– Хо-хо! – возразил профессор. – Подозрение, которое я питаю касательно вас, маэстро, относительно педагогического эксперимента, благодаря которому кот сделался поэтом и писателем, не выходит у меня из головы. Разве вы уже забыли тот сонет, ту глоссу, которые мой Понто похитил прямо из лап у вашего Мурра? Но пусть с этим все обстоит как угодно, я воспользуюсь отсутствием Мурра, чтобы поделиться с вами прескверным предчувствием и настоятельно посоветовать вам бдительно следить за поведением Мурра. Хотя меня самого кошки заботят очень мало, все же от меня не ускользнуло, что некоторые коты, которые прежде были весьма благоприличны и отличались прекрасными манерами, теперь внезапно приобрели облик, грубейшим образом нарушающий все понятия о порядке и нравственности.

Вместо того чтобы, как прежде, склоняться и ластиться, они строптиво величаются и важничают и не страшатся искрометными взглядами и гневным рычанием выдавать свою изначальную дикую натуру, а то и выпускать когти. Столь же мало они блюдут благопристойную внешность, им не угодно уже казаться благонравными светскими людьми! Они не чистят усов, не вылизывают шерстку до глянца, они не думают о том, что им следовало бы откусывать чрезмерно длинные запущенные когти; как угорелые, непристойно и грубо, с взъерошенными, растрепанными хвостами, носятся они, вселяя ужас и отвращение в сердца всех благовоспитанных кошек. Однако то, что в особенности представляется достойным порицания и не может, не должно быть терпимо, – это те тайные сборища, которые происходят в ночное время, на коих коты издают некие безумные вопли, которые они называют пением, невзирая на то что наши человеческие уши не воспринимают при этом ничего иного, кроме бессмысленного вопля, в коем начисто отсутствует надлежащий такт, упорядоченная мелодия и гармония, даже какое бы то ни было гармоническое начало! Я сильно опасаюсь, маэстро Абрагам, что ваш Мурр попал в дурную компанию и принимает теперь живое участие в тех самых непристойных увеселениях, которые не могут ему принести ничего иного, кроме серьезной выволочки!