Житейские воззрения кота Мурра

– Во-первых, милый мой Мурр, – продолжал Понто, – это же совершенно общая, вульгарная истина, основанная на житейском опыте, что от судьбы не уйдешь, как там ни вертись! Ты можешь как высокообразованный кот прочесть об этом в весьма поучительной и чрезвычайно стильной книжке под заглавием «Jacques le fataliste»[154]. Разве не было определено от века, что профессор эстетики, господин Лотарио, должен был стать… ну да ты понимаешь меня, милый котик, но к тому же профессор должен был стать украшенным рогами, хотя бы уже из-за того, как он вел себя в престранной истории с перчаткой… Кстати, история эта стоит того, чтобы придать ей широкую огласку. Напиши-ка что-нибудь об этом, Мурр; итак, тем, как он вел себя в этой истории, он доказал свое от природы назначенное ему призвание или предназначение – вступить в тот великий орден, знаки которого такое великое множество мужей носят с необычайным достоинством, с прекраснейшей благопристойностью, сами того не ведая. Призвание это господин Лотарио все равно исполнил бы, даже если бы не существовало никакого барона Алкивиада фон Виппа, никакого пуделя Понто. Но разве, вообще, господин Лотарио заслужил от меня чего-либо другого, лучшего, чем то, что я бросился в объятья именно его заклятого врага? Затем и барон, несомненно, также нашел бы иные средства, чтобы столковаться с профессоршей, и тот же самый позор пал бы на голову профессора, не принеся мне ни малейшей пользы, а ведь пользу эту я теперь явно получаю от приятной связи господина барона с божественной Летицией. Мы, пуделя, вовсе не такие уж моралисты, чтобы, так сказать, растравлять свои собственные раны и пренебрегать аппетитными кусочками – ведь их не так уж много перепадает на нашу долю!

Я спросил у юного Понто: неужели же выгоды, которые дает ему служба у барона Алкивиада фон Виппа, и впрямь настолько велики, что они перевешивают все то неприятное, что присуще неразрывно связанному с этими выгодами холопству?! Тем самым я весьма недвусмысленно дал ему понять, что именно это холопство всегда должно остаться совершенно отвратительным и абсолютно неприемлемым для кота, в чьей груди пламенеет неугасимое стремление к вольности.