Житейские воззрения кота Мурра

(Мак. л.)…с этой глупой, никчемной игрушкой растратил лучшие годы жизни. И вот теперь ты жалуешься, старый сумасброд, и клянешь судьбу, которой ты дерзко, надменно противился. Какое тебе дело было до знатных особ, какое тебе дело было до всего света – ведь ты высмеивал этот свет, который ты считал глупым, а сам был глупее всех! Ремеслом, ремеслом тебе следовало заниматься, строить органы и не корчить чудодея и оракула! Они не похитили бы ее у меня, моя жена была бы со мной; заправский ремесленник, я сидел бы в своей мастерской, и плечистые подмастерья стучали бы и гремели молотками вокруг меня, и мы создавали бы такие творения, которые радовали бы слух и глаз, как никакие другие, – и широко прославили бы нас. И Кьяра! – быть может, резвые мальчишки цеплялись бы мне за шею, быть может, я качал бы на коленях хорошенькую дочурку! Тысяча дьяволов, что удерживает меня от того, чтобы не умчаться отсюда в сей же миг и не отправиться искать утраченную жену по всему далекому и широкому свету! – с этими словами маэстро Абрагам – а это именно он вел этот разговор с самим собой – швырнул начатый им маленький автомат под стол, вскочил и яростно забегал из угла в угол. Его теперь почти никогда не покидала мысль о Кьяре, и эта мысль вызывала в его душе совершенно безысходную, болезненную тоску, и точно так же как тогда с Кьярой началась его высшая жизнь, так и теперь его никогда не покидало то строптивое, происшедшее из рутинного порядка неудовольствие и нежелание понять то, что он давно уже смотрит вдаль, за пределы ремесла, и давно уже творит истинное искусство. Он раскрыл книгу Северино, и взор его надолго припал к чертам божественной Кьяры. Подобно лунатику, который, будучи лишен на время внешних чувств, действует автоматически, подошел маэстро Абрагам к своему сундуку, который стоял в одном из углов комнаты, снял с него и положил на пол книги и вещи, которыми он был завален, отворил его, вынул стеклянный шар и всю аппаратуру для эксперимента с невидимой девушкой, укрепил этот шар на тонкой шелковой нити, свисавшей с потолка, расставил в комнате все так, как это было нужно спрятанному оракулу. Лишь покончив со всем этим, он пробудился от своей мечтательной отрешенности и немало был поражен тем, что сделал. «Ах, – громко запричитал он тогда, совершенно измученный и безутешный, падая в кресло, – ах, Кьяра, бедная, утраченная Кьяра, никогда уже я не услышу вновь твой сладостный голос, возвещающий то, что заключено в глубочайших глубинах души человеческой. Нет мне больше на свете утешения, нет у меня другой надежды, кроме могилы!»

И вдруг стеклянный шар заколыхался и послышался мелодичный звук, нечто вроде веяния легкого ветерка под струнами арфы. И вскоре звуки превратились в слова:

Разве это эпилог?
Иль надежды расточились?
Или клятвы омрачились?
В скорби – радости залог!
Мастер мудрый и пытливый,
Я тебя не узнаю!
Сердце Многотерпеливой
Исцелит печаль твою!

«О ты, милостивое небо, – прошептал старик трепещущими устами, – это она сама, она говорит со мной, снизойдя ко мне с высоты небесной, стало быть, ее уже нет среди нас, живых!» – И тут вновь послышался все тот же мелодический звук, и еще тише, еще отдаленнее зазвучали слова:

В чьей душе любовь жива,
Смерть того унесть не может;
Вяжет Вечер кружева
Тем, чье сердце Утро гложет!
Час пробьет – и подытожит
Жизнь, мелькнувшую едва;
Смелый – сам себе поможет:
Воля неба такова!

Усиливаясь и вновь ослабевая, сладостные звуки навевали дремоту, которая окутала старика своей черной пеленой. Но в темноте взошел, мерцая, как волшебная звезда, сон былого счастья, и Кьяра вновь лежала на груди маэстро, и они оба снова были молоды, и никакой злобный дух не в силах был омрачить чистое небо их любви!

(Здесь издатель должен обратить внимание благосклонного читателя на то, что кот снова начисто выдрал несколько макулатурных листов, благодаря чему в этой истории, полной пробелов, возник еще один пробел.

По нумерации страниц выходит, однако, что недостает всего лишь восьми столбцов, в которых, должно быть, не содержалось ничего особенно важного, так как абзацы, следующие за пробелом, в общем вполне увязываются с предшествующими пробелу. Итак, дальше следует такой текст.)

…не вправе был ожидать. Князь Ириней был вообще решительный враг всяких необыкновенных случаев, в особенности ежели в эти события вплеталась его собственная персона, он отнюдь не склонен был в подобных случаях исследовать дело повнимательнее.

Посему он взял из табакерки, как обычно поступал в подобных критических случаях, двойную понюшку, уставился на лейб-егеря своим прославленным всеистребляющим фридриховским взором и молвил: