Житейские воззрения кота Мурра

От сплошных заверений собравшихся, что они душой и телом преданы своему всемилостивейшему государю и готовы пожертвовать за него жизнью, князь все никак не мог заговорить. Он как раз хотел начать свою речь, когда офицер, предводительствующий командой, вошел и спросил у князя – каков будет план операции?

Человеческой природе свойственно, что, когда опасность, которая нагнала на нас страх, на наших глазах превращается в мираж и оказывается лишь пустым никчемным пугалом, это вызывает в нас досаду. Радость в нас возбуждает то, что мы счастливо избежали действительной опасности, а отнюдь не то, что вовсе никакой опасности не было.

Вот так и получилось, что князь едва мог подавить свою досаду, свое неудовольствие по случаю ненужного переполоха. То, что весь сыр-бор загорелся из-за свидания камердинера с горничной да из-за романтической ревности влюбленного принца, – ну мог ли он, князь, сказать это? Ну вправе ли он был говорить это? Он раздумывал, маялся; исполненная предчувствий тишина в зале, прерываемая только мужественным, победоносным ржанием гусарских лошадей, привязанных снаружи, легла на него свинцовым бременем. Наконец он перевел дух и начал весьма патетически:

– Господа! Чудесным соизволением небесным… Что вам угодно, mon ami?[161]

Этим вопросом, адресованным гофмаршалу, князь перебил сам себя. И в самом деле – гофмаршал все что-то кланялся и вращал глазами, давая понять, что он должен передать важную весть. Оказалось, что принц Гектор только что доложил о своем прибытии.

Княжеская физиономия прояснилась, он увидел, что по поводу мнимой опасности, от которой чуть было не заколебался его престол, он может высказаться очень кратко и, словно бы неким взмахом волшебной палочки, обратить все это достопочтенное собрание в сборище лиц, явившихся любезно приветствовать его. Что он и сделал!

Спустя недолгое время в зал вступил принц Гектор; на нем был сверкающий парадный мундир, он был красив, силен, горд, как молодой бог, спустившийся из-за облачных высей. Князь сделал несколько шагов вперед, навстречу ему, и вдруг – отпрянул назад, как будто пораженный молнией. За спиной принца Гектора, в двух шагах за ним, в зал ворвался принц Игнатий. Этот светлейший юноша, увы, с каждым днем становился все бестолковей и глупее. Гусары во дворе замка, должно быть, необыкновенно понравились ему, ибо он упросил одного гусара дать ему саблю, ташку и кивер и роскошно выступал во всей этой чудной амуниции. Он выделывал такие курбеты, как будто он сидит на коне, короткими прыжками со сверкающей саблей в руке он передвигался по залу, а между тем железные ножны громко дребезжали, волочась по паркету, при этом он смеялся и хихикал чрезвычайно обворожительно.

– Partez – décampez – Allez-vous-en – tout de suite![162] – так воскликнул князь, глаза его пылали, а голос раскатывался как гром, он кричал это испуганному Игнатию, и тот убрался из зала со всей только возможной поспешностью.

Никто из присутствующих не был настолько бестактен, чтобы заметить присутствие принца Игнатия и вообще – всю разыгравшуюся пред их очами сценку.

Князь в ярчайшем сиянии прежней кротости и дружелюбия сказал теперь принцу несколько слов, и затем оба они, князь и принц Гектор, стали расхаживать в кругу собравшихся, перебрасываясь несколькими словами то с тем, то с этим. Прием был окончен, т. е. остроумные, глубокомысленные фразы, которыми принято пользоваться в подобных случаях, были должным образом произнесены, и князь отправился с принцем Гектором в покои княгини, затем, однако, так как принц настаивал на том, чтобы сделать сюрприз своей любимой невесте, – в покои принцессы. Они нашли Юлию у принцессы Гедвиги.

С нетерпением пламеннейшего возлюбленного принц бросился к принцессе, стократно и с необычайной нежностью прижал ее руку к губам, поклялся, что он жил одними лишь мыслями о ней, что злополучное недоразумение заставило его терпеть адские муки, что он больше не в силах вынести разлуки с той, которую он боготворит, и что только теперь для него отверзлись врата райского блаженства.