Житейские воззрения кота Мурра

– Да что там, – сердито крикнул он, – зачем ты поднимаешь столько шуму, когда я всего лишь хотел вступиться за свои права, господин святой! Я ведь и сам уйду, нечего на меня служек натравливать!

И, сказав это, парень мгновенно выскочил в дверь, которую почему-то забыли запереть и через которую он, по всей вероятности, и проник в храм. Явились служки, но уже ни к чему было преследовать этого отчаянного парня во мраке ночи.

В природе Крейслера было что-то напряженное, что-то чрезвычайное, что-то таинственное, благотворно действовавшее на его душу, как только он победоносно преодолевал бурное мгновение, грозившее уничтожить его.

Так и случилось, и аббату удивительным и странным показалось спокойствие, с которым Крейслер на следующий день предстал перед ним и заговорил о потрясающем впечатлении, которое при подобных странных обстоятельствах произвел на него вид тела того самого человека, который хотел умертвить его и которого Крейслер убил в справедливой самообороне.

– Нет, – сказал аббат, – ни церковь, ни светский закон не смогут обвинить вас, милый Иоганнес, в смерти этого грешного человека и наказать вас. Однако вы долго не сможете заглушить упреки некоего внутреннего голоса, который говорит вам, что лучше было бы самому пасть, чем умертвить противника, и это доказывает, что Предвечному жертва собственной жизни угодней, чем поддержание собственной жизни, если оно возможно лишь путем кровавого деяния. Но оставим эту тему, ибо я хочу поговорить с вами об ином, что ближе касается нас.

Какой смертный способен предвидеть, каково будет соотношение вещей в следующее же мгновение? Еще не так давно я был твердо убежден в том, что ничто не может быть полезнее для блага вашей души, чем отречься от света и вступить в наш орден. Но теперь, хоть вы мне очень дороги, любезный Иоганнес, вы должны как можно скорее покинуть аббатство. Мои слова сбили вас с толку. Не спрашивайте меня, почему я, вопреки моим убеждениям, подчиняюсь воле другого человека, который способен разрушить все, что я создал с таким трудом. Вы должны были бы быть посвящены в самые глубины церковных тайн, чтобы понять меня, если бы я даже захотел рассказать вам о мотивах моего нынешнего образа действий. Но все же с вами я, пожалуй, могу говорить свободней, чем с кем-либо другим. Итак, да будет вам известно, что спустя короткое время пребывание в аббатстве не будет более для вас благодетельным покоем, как это было доселе, да, что ваше внутреннее устремление получило смертельный удар и что монастырь вскоре покажется вам мрачной и безутешной темницей. Весь порядок в обители изменяется, свобода, сочетающаяся с истинным благочестием, пресекается, и мрачный дух монашеского фанатизма вскоре с неумолимой строгостью воцарится в этих стенах. О мой Иоганнес, ваши прекрасные гимны не будут больше возвышать наши души к горнему благоговению, хор будет уничтожен, и скоро эти стены будут оглашаться одними только монотонными респонсориями, которые через силу будут, фальшивя, тянуть старейшие из наших братьев своими хриплыми голосами.

– И все это произойдет, – спросил Крейслер, – по воле монаха-пришельца Киприана?

– Да, это так, – ответил аббат почти печально, потупив взор, – это именно так, мой добрый Иоганнес, и не я повинен в том, что это так, а не иначе. И тем не менее, – прибавил аббат после недолгого молчания, возвысив голос, – все, что содействует крепости церковного здания, все это должно произойти, и никакая жертва не может быть признана слишком великой для этого.

– Но кто же тот повелитель, – с досадой спросил Крейслер, – кто же тот могущественный и святой, который наставляет вас и который был в состоянии одним только словом прогнать того убийцу, который уже было схватил меня за горло?

– Вы, милый Иоганнес, – ответил аббат, – вовлечены в некую тайну, суть которой вам пока не вполне ясна. Но скоро вы узнаете больше, быть может, даже больше, чем мне самому об этом известно, и именно от маэстро Абрагама. Киприан же, которого мы еще теперь называем нашим братом, – это один из избранных. Он удостоился вступить в непосредственное соприкосновение с Предвечной Мощью, и мы уже теперь должны воздавать ему почести как святому. Что касается того отчаянного малого, который во время заупокойной службы проник в церковь и хотел вас задушить, то это просто заблудшая душа, полусумасшедший цыган, и наш управитель даже несколько раз велел его здорово отодрать, потому что он у наших деревенских соседей крал кур, которые пожирнее. Для того чтобы выгнать его, впрочем, не требовалось быть таким уже особым чудотворцем. – Когда аббат произнес последние слова, в уголках его губ на мгновение промелькнула чуть заметная бледная ироническая усмешка и столь же мгновенно исчезла.