Житейские воззрения кота Мурра

(Мурр пр.)…Понто большими скачками приблизился к вышеупомянутой девушке, продающей хлеб и колбасы, той самой, что чуть не убила меня до смерти, когда я в простоте душевной покусился на ее яства. – «Пудель Понто, мой милый пудель Понто, что ты делаешь? Будь начеку! Берегись варварской и жестокосердной особы, остерегайся этого мстительного божества колбас!» – крикнул я вслед опрометчивому пуделю, но он, не обращая на меня ни малейшего внимания, стрелой летел вперед, а я поспешал за ним в некотором отдалении, дабы в том случае, ежели он подвергнется опасности, успеть вовремя исчезнуть. Приблизившись к столику, Понто встал на задние лапы и заюлил вокруг девушки, прыгая и приплясывая с поразительной ловкостью и изяществом, что ее очень обрадовало и развеселило. Она подозвала его к себе, он подошел, положил голову к ней на колени, снова вскочил на ноги с превеселым тявканьем и поскакал вокруг благовонного рундучка, смиренно обнюхивая его и льстиво заглядывая в глаза вышеупомянутой девице.

– Не хочешь ли колбаски, милый песик? – спросила девушка, и когда Понто, прелестно виляя хвостом, громко изъявил свою радость, она, взяв, к моему немалому удивлению, одну из самых соблазнительных и самых крупных колбас, подала ему ее. Понто, как бы в знак благодарности, исполнил еще один коротенький балетный номер, а потом, подбежав ко мне с колбасой, положил ее передо мной, сказав при этом дружеским тоном: «Ну-ка, возьми, покушай и подкрепись, драгоценный мой!» Когда я слопал колбасу, Понто велел мне следовать за ним, чтобы проводить меня домой, к маэстро Абрагаму.

Мы пошли рядом, нисколько не спеша, чтобы нам удобнее было на ходу обмениваться мнениями, столь же благоразумными, сколь и рассудительными.

– Я прекрасно вижу, милый Понто, – завел я разговор, – что ты куда лучше знаешь свет, чем я, грешный. Никогда мне не удалось бы разжалобить эту жестокосердную дикарку, а ты проделал это, ничуть не затрудняясь. Но ты уж прости меня! Во всем твоем обращении с этой колбасной особой было нечто такое, против чего справедливо восстают все мои врожденные чувства и понятия. Во всем этом мне чудилось какое-то униженное подхалимство, явно противоречащее чувству собственного достоинства, полнейшее пренебрежение всеми лучшими сторонами собственной природы. Нет, милый мой пудель, так подлизываться, чуть ли не высунув язык от усердия, напрягаться, предпринимая всяческие льстивые маневры, так покорно клянчить, как это делал ты! Даже когда я ужасно голоден или же когда мне приходит охота отведать каких-нибудь разносолов, я ограничиваюсь тем, что вспрыгиваю на стул за спиной моего маэстро и выражаю свое желание ласковым мурлыканьем. И это даже не столько назойливая просьба, не столько попытка заставить моего хозяина облагодетельствовать меня, сколько справедливое напоминание, что забота об удовлетворении моих потребностей – его прямой долг!

Понто громко рассмеялся при этих моих словах, после чего повел такую речь: