Закрыла глаза, увидела на сетчатке лицо Яра, достала трубку и набрала его номер.
В трубке что-то гудело, звенело, и бурлила жизнь.
– Привет! – Яр кричал, чтобы голос долетел через шум.
– Привет! Ты где?
– Хорошо? У тебя как?
– Нормально! – сказала Джуда громче. – Я хочу тебя видеть.
– Погоди, выйду из шума. – Хруст, треск, будто он шёл по костям. – Повтори ещё раз, я не расслышал.
– Я хочу тебя видеть! – крикнула Джуда. Настасьина голова вынырнула из-за стойки. – Сейчас! – Голова улыбнулась и скрылась.
– У меня всё хорошо. Мы с сестрой в Коломенском. Тут ряженые и какой-то кавардак.
– В Коломенском? Можно мне приехать?
– Что? Чего взять?
– Я. Хочу. Тебя. Видеть. Сейчас! – стала кричать Джуда, прикрыв рукой трубку, как в рубку подводной лодки. Люди у стойки делали вид, что глухие с рождения. – Я буду через сорок минут.
– Да, да, я тебя тоже люблю! – кричал Яр.
– Я позвоню! Приеду – позвоню.
В парке было людно. Совсем не как накануне ночью. Бояре в парче и их пышно разодетые жёны, стрельцы в сафьяновых сапогах, в красных кафтанах, конные и пешие, скоморохи с дудками, монахи и купцы – всё это наполняло пространство, сновало по полянам, торговало, пело и жило своей жизнью. Современно одетые люди потерялись среди карнавала.
Яра мутило от пестроты. Он ещё был сам не свой. Пришлось взять его за руку. Музыка звучала с дальней поляны, и я стала продвигаться туда, уверенная, что найду Ёма там.
К нам подскочил фотограф, прицелился дулом объектива, но опустил его и расплылся в улыбке:
– Ой, Славка! Не ожидала тебя здесь. Привет!
Оказалось, Даша.
– Познакомьтесь, это мой брат, – поспешила представить я, заметив, что она хлопает глазами куда-то повыше моего плеча. Яр, по-прежнему бледный, но без зеленоватой синевы под глазами, кивнул как можно приветливей, подавляя рвотный рефлекс.
– Ой, вы так похожи! – восхитилась Даша, протягивая Яру руку. – Вы что, близнецы?
– Вроде того, – сказала я, сжимая ладонь Яра, чтобы лишнего по этому поводу не сказал. Не стоит нам говорить, что мы похожи. Никогда. Мы оба этого не любим. Только почему-то мало кто из людей, увидев нас вместе, может удержаться от такого замечания. – А что ты здесь делаешь? – поспешила я сменить тему.
– А чё – прикольно, столько фриков! И сейчас Ём играть будет. Ёма помнишь?
– Да, мы как раз пришли послушать.
– Ништяк! Он со своей группой будет, из Вены. Это нереально круто!
Яр дёрнул меня за руку. По его лицу было ясно, что ещё слово от Даши, и его вырвет.
– Извини, мы пойдём, – сказала я.
– А, ну давайте. Кстати! – крикнула она вслед, когда мы уже отходили. – У нас ведь тоже фестиваль через два дня!
– У вас? – не поняла я.
– Да! Купальские праздники! Настоящий, наши все будут, варганисты! Вообще нереально круто! Приезжай… те, – добавила она.
В другое время я, наверное, подумала бы об этом. На таких мероприятиях можно подзарядиться. Но не сейчас. Сейчас я не могла и думать о том, чтобы покинуть Ёма хоть на день. Ведь всё вот-вот может случиться. Вот-вот.
Музыканты на сцене сменились, и там появился Ём.
Джуда ступила в толпу, как в море. Праздник красок в Дели пах сухой пылью, карнавал в Мехико – выхлопами и густым женским потом. Этот же карнавал пах свежей скошенной травой и палёным сахаром.
– Ярослав! Я приехала. Ты где?
– Куда ты приехала?
– В парк. Как тебя найти?
– Ты здесь? Ты где?
– Куда мне идти?
– Мы у сцены. Слышишь? – В трубке гудело, но где-то недалеко гудело в том же ритме.
– Хорошо. Иду. Слышишь? Я сейчас приду. Не уходи никуда.
– Да. Да. Давай!
Джуда двинулась сквозь людскую гущу. Оставила в стороне торговые ряды. Оставила поляну с молодецкими игрищами. Ор волынок приближался, и Джуда понимала уже, откуда он шёл, – с холма у реки, до которого ещё семь пар сапог стоптать.
На следующей поляне танцевали. Играли скоморохи, люди стояли парами, разучивали бранль, и светловолосый ведущий в полосатых шароварах стал зазывать Джуду поплясать с ними. Она улыбнулась и пошла дальше.
Она пошла дальше и вдруг остановилась, услышав знакомую музыку, звон бубенцов и хлопки смуглых ладоней. К ней стрельнула ряженая цыганка: «Дай, молодая, ручку, погадаю». Джуда скользнула по ней таким взглядом, что та выпала из образа, как из чужой кожи.
– Что у вас там? – спросила Джуда.
– Табор, золотая. – Девушка тщетно пыталась вернуть прежние интонации. – Из Индии музыканты, вечером на концерте будут играть, – смирилась она со своим проколом. И ускользнула с облегчением, стоило Джуде о ней забыть, как говорящая рыба, которую против воли выудили, дабы поведать о судьбе.
А Джуда двинулась к тому месту, чувствуя во рту железистый привкус. Она уже видела знакомый длинный гриф инструмента, под который они плясали. Она узнавала глаза, руки и плечи женщин, которых знала четыре года назад – они сновали позади толпы, между шатрами, не обращая внимания на зевак, они были дома, в скитании, в таборной своей жизни. Завершив круг по миру, оставив свою музыку в разных частях света, они возвращались назад, к своему племени, продавшему их белым.
Но кто же плясал? Джуда ещё не видела.