Жити и нежити

– Ужас. Конечно! – радуется Яр непонятно чему. – А дальше? Куда девается сознание? Оно же всё воспринимает. Оно как в клетке, а понимает всё. Ну, смотри. – Он вдруг резко отодвигает бутылку и фужеры на край, запрыгивает на рояль и ложится. – Вот так лежит. Ничего не видит. Ничего не чует. Ничего не слышит. Сердце бьётся всё реже. Тук. Тук, тук. Тук. Почти не бьётся.

Замолчал. Вытянулся и лежит неподвижно. Я жду. Минуту. Другую. Потом медленно подхожу к нему. Он лежит, расслаблен, лицо без выражения. Яр и не Яр. Как мёртвый. Мне и странно, и страшно. Зачем это его лицедейство? Подношу к его носу ладонь. Не дышит. Кладу руку на сердце. Не бьётся.

– Не бьётся, – констатирую.

– Да, знаю, не бьётся, – отвечает брат и открывает глаза. – И что с того? – Садится на рояле, свесив ноги. Расстроен. – Толку-то. Оказывается, это не смерть. Для смерти не хватает чего-то еще.

– Чего?

– Чего-чего. Если б я знал… Ты пробовала когда-нибудь себя ранить? – вскинул он на меня глаза.

– Нет.

– И не пробуй. Бесполезно. Кровь не идёт. Кожа плохо рвётся. Даже боли не чувствуешь. Хочешь, покажу? – Он берёт с рояля штопор и нацеливает себе в ладонь. Я морщусь.

– Не надо.

– Хорошо. Не буду. А ещё, говорят, люди перед смертью жизнь вспоминают. И я вот думаю иногда, что бы я вспоминал?

– Джуду?

– Ну нет! – хмыкает. – Наверняка в последний момент вспомнится какая-нибудь ерунда. До обидного. Например, как торговался в Барселоне на рынке из-за бычьего хвоста двести годочков тому назад. Или трое шелудивых нищих под стенами Иерусалима времён Империи.

– Каких ещё нищих?

Но он не отвечает. Вдруг ныряет глубоко в себя. Нездешний взгляд, и я вспоминаю то, что бормотал он в ночь, когда Александр нас покинул. Пятого дня месяца нисана солнце рано встало над Иерусалимом. И ноги, белые пяточки и белые пальчики маленькой смерти…

– Слушай, хватит на меня дуться! – Он резко оборачивается, вернувшись в реальность. – Я ни при чём, ты сама знаешь. Да, я был не прав, признаю. Наши люди – оба замечательные. Что твой, что моя. Каждый по-своему. И никто не виноват, что всё так сложилось.

Да, конечно, ты прав, Яр-братишка. Никто не виноват. Ни ты, ни я. Ни Ём. Ни Джуда. Просто так сложилось. Клубок судеб.

– Ни ты не виновата, – продолжает он, – ни я, что поступлю так, как хочу. И что я буду первым. Обязательно буду!

И показывает мне язык. Смеётся в глаза.

– Ах ты! – замахиваюсь на него, но он соскакивает с рояля и бежит. – Ну постой. Попадись только мне!

Яр хохочет и дразнит меня. И я тоже смеюсь. Носимся, как дети, вокруг рояля.

– Ну всё, загоняла. – Он останавливается на том месте, где начал, и я врезаюсь в него. Сгребает меня и прижимает к груди. Стоим и глубоко дышим, и радость играет в венах. Слышу, как у Яра в груди бьётся сердце. Всё-таки бьётся, слава богам!

– Так выпьем же, сестрёнка! – Он берёт бутылку. – Выпьем, чего нам терять!

Наливает вино. Бордовая жидкость плещет в фужеры, оставляя на стенках густой след. Откуда только достал такое? Я вдруг представила, как изменилось бы у Ёма лицо, предложи я ему этого вина.

Ём. Я и Ём. Всё кончится – и никогда не повторится. Ни он, ни эти бульвары, ни весна, ни Москва. Всё кончится – и никогда не вспомню о нём. Всё будет, и я буду, и новые люди – а любовь останется здесь, с ним, в этой жизни.

А Яр, выходит, наоборот. Будет помнить Джуду всегда. О, Лес! Я не знаю, что более жестоко.

– Выпьем, брат! Нам нечего с тобою терять!

– Я так и знал, сестра! Всё-таки мы похожи. Держи!

Он вручает мне бокал, садится на подлокотник, с ногами на диван. Я – на другой.

– Подумать только: вот мы сидим и глядим друг на друга. Всё бренно. А мы с тобой отчего-то остаёмся, – бормочет Яр. – Давай же как люди. За тебя! Или как? За что обычно пьют люди?

– За любовь?

– Отличный тост. За любовь! За то, что наши люди нас счастливей!

– За что же тут пить, Яр?

– И правда. Значит, за бессмертие.

– Или за смерть?

– За смерть точно не пьют. За вечность!

– За вечность, Яр!

– За всё, что мы с тобой не прожили, за всех, кого мы с тобой позабыли. За нас, сестрёнка!

И подносит бокал к губам. Я тоже приближаю его и чувствую страх. Никогда не могла бы подумать, что пойду на такое. Невольно поднимаю глаза на брата: что он? Тоже остановился. Смотрит на бокал и никак не заставит себя. Может, не надо?

– Может, не надо, Яр?

– Чего не надо? – Он злится. – Это вино. Всего лишь вино. Они литрами его пьют! Смотри, какой цвет. Ммм, а какой аромат! Ты только понюхай!

Он подносит бокал к носу и глубоко вдыхает. И вдруг его глаза становятся в пол-лица. Он обмирает, а в следующий миг откидывается навзничь и падает.

Звенят осколки.

– Яр! – бросаюсь к нему. – Яр! – Стаскиваю с дивана, вглядываюсь в лицо, хватаю безвольную руку, шлёпаю по щекам. Ничего не понимаю. Осматриваю, щупаю. Подношу ладонь к носу. Дышит. Кладу ладонь на грудь. Бьётся.

– Ах ты, Яр. Братишка мой, Яр…

Но он крепко спит.

Глава 10 Первый жребий

1