Житие маррана

Правда, я не всегда уходил так далеко: могло показаться подозрительным, что врач каждую неделю бродит где-то, не жалея ног. Как-то раз мне пришло в голову исследовать холм Санта-Люсия. Место ему было, конечно, не в Сантьяго, а, например, в Древней Греции: Пан, окруженный распаленными страстью сатирами, мог бы сколько угодно гоняться здесь за нимфами. Воздух под сенью раскидистых деревьев буквально дышал жаждой запретных ласк, густые заросли заботливо хранили тайну поцелуев и жарких признаний. Встреть меня кто-нибудь, он не стал бы об этом распространяться, поскольку без грешных умыслов сюда не ходили. В зеленые чертоги холма наведывались только с одной целью: предаться любовным утехам. Но лучше прослыть развратником, чем вероотступником.

Я медленно поднимался по склону. Крутом ни души. Можно подумать, место зачаровано и его сладострастные обитатели при появлении незнакомца становятся невидимыми. По извилистой тропке, истоптанной козьими копытцами, я добрался до вершины. Передо мной, как на ладони, лежал Сантьяго в обрамлении полей. Дышалось легко, душу наполнял покой. Вон там главная площадь, вон здание городского совета, вон каменный собор. Я нашел глазами все церкви, все монастыри, иезуитскую коллегию, больницу, где мне в данный момент полагалось бы трудиться, дома Маркоса Брисуэлы и капитана Педро Вальдивии, а также роскошное жилище Исабель. Весь город простирался у ног, уходить не хотелось. Преисполнившись надежды, я возблагодарил Господа и попросил Его сделать мой жизненный путь менее извилистым.

Наши с Исабель отношения становились все более теплыми. Я любил эту девушку всем сердцем, да и она начала выказывать привязанность ко мне. Теперь, переступая порог их дома, я слышал не только учащенный стук собственного сердца, но и ее радостный смех, видел, как загораются глаза-звездочки и вспархивают ладошки.

Кроме того, мне удалось осуществить давнюю мечту, восстановить связь с сестрами. Когда-то давно я написал им в Кордову, и вот наконец они отозвались. Потрясения, пережитые в юности, посеяли в их душах такой страх, что одни уже письма мои пугали их и заставляли бежать к духовнику. А духовник думал несколько лет, прежде чем дать разрешение на переписку. Я узнал, что Фелипа, строптивая и решительная, как наш отец, вступила в женскую конгрегацию Общества Иисуса. Исабель же, которая унаследовала многие мамины черты, оставила монастырь и вышла замуж за капитана Фабиана дель Эспино, немолодого, но состоятельного энкомендеро и члена городского совета. У них родилась дочка по имени Ана. Однако вскоре Исабель овдовела и теперь корила себя за то, что не сумела должным образом позаботиться о хрупком здоровье супруга. Сестры чувствовали себя одинокими и незащищенными. И вот что я заметил: обе подписывали свои послания старохристианской фамилией Мальдонадо. Вторую часть, да Сильва, они отрезали, а вместе с ней постарались отрезать и память об отце, о предках-иудеях и о легендарном полемисте ѓа-Сефере. Было очевидно, что проклятие, павшее когда-то на нашу семью, тяготеет над ними до сих пор. В последнем письме я звал сестер в Сантьяго, так как никогда не забывал о клятве, данной самому себе в тот прощальный вечер, во дворике женской обители. Спрашивал я и о судьбе наших чернокожих слуг, Луиса и Каталины, умолял узнать имя их нынешнего владельца и сумму, за которую обоих можно выкупить.

Вволю надышавшись сладостным воздухом субботы, я отправился домой, лелея надежду, что скоро, совсем скоро смогу создать собственную семью. Впереди еще целый вечер, можно будет немного почитать. У подножья холма Санта-Люсия, этого прибежища порока, я остановился и, притаившись за деревом, внимательно осмотрелся. Кругом не было ни души, если не считать двух негров, которые толкали перед собой тележку. Надо поскорее подойти к ним — глядишь, издали сойду за хозяина. Однако замысел не удался: прямо мне наперерез двинулся высокий человек в монашеской рясе — бледный, с черными подглазьями. Ну да, разумеется: брат Урета.

— Добрый день, святой отец, — поздоровался я самым что ни на есть беспечным тоном.

Монах ответил на приветствие не сразу. Ладно, беспокоиться не о чем: укромные кущи на склонах холма скорее наводят на мысль о плотских утехах, чем о религиозных обычаях. Теперь он вообразит, что я тайком кувыркался с какой-нибудь красоткой. Ну и пусть. Любовные похождения простят, а вот иудейство с рук не сойдет. Увы, мои предположения не оправдались.

101

Мощную фигуру Хуана Баутисты Уреты я снова увидел уже на следующий день у входа в собор, но сперва объяснил это простым совпадением. Каково же было мое удивление, когда монах, лавируя между прихожанами, которые остановились поболтать после богослужения, направился прямиком ко мне. По спине пробежал неприятный холодок.

— Мне надо побеседовать с вами, — сухо сказал брат Урета.

Я расправил плечи, весь подобрался, готовясь отразить возможные нападки, и холодно произнес:

— Когда вам будет угодно.

— Может быть, прямо сейчас?

— С удовольствием.