Житие маррана

— Я человек необразованный, в священники не гожусь. Не то что ты, без пяти минут монах, — он намекал на годы, проведенные мною в доминиканской обители.

— Дело не в образовании, а в призвании. Да, призвания к служению у тебя нет.

— А к посредничеству — есть! Что торговец, что священник — оба посредники, — хохотнул Маркос.

— Торговое посредничество пользуется меньшим уважением, чем религиозное.

— Что верно, то верно, — по-прежнему улыбаясь, кивнул Маркос. — Я ведь осуществляю связь не между Спасителем и человеком, а между людьми. И получаю за это неплохие барыши.

— Никто бесплатно не трудится, — заметил я.

— Священники жалования не получают, они живут на пожертвования.

— А как же десятина? К тому же, если пожертвования недостаточно щедры, святые отцы начинают угрожать и требовать.

— Точь-в-точь как мы, торговцы!

— Ш-ш-ш! — я приложил палец к губам. — Не злословь.

Маркос подвинул свое кресло к моему и прошептал:

— Эх, мне бы красноречие нашего епископа! Все должники мигом бы расплатились.

— Говорю тебе, не злословь.

— Разве это злословие! Вот местные каноники, например, направили вице-королю и архиепископу Лимы послание с просьбой учредить отдельную судебную палату для жалоб и защитить их от произвола нашего владыки. Ты что, не знал?

— Да, епископ — человек горячий.

— И слепой вдобавок. Гнев ослепил его.

— Грешно смеяться над чужой немощью, — с трудом сдерживая улыбку, проговорил я. — Но, знаешь, между нами: сдается мне, не так он и слеп. Морочит людям голову, а все, что нужно, прекрасно видит.

В коридоре послышались шаги, и мы замолчали.

Вошла чернокожая служанка с подносом, на котором были разложены сладости, кусок пирога и стояла бронзовая кружка с горячим шоколадом.

— Спасибо, не надо, — отказался я.

Женщина все же попыталась поступить как подобает: поставить лакомство перед гостем. Однако я лишь покачал головой. Маркос не сводил с нас глаз. Он испытывал меня, ведь в Йом Кипур полагалось поститься! Когда служанка удалилась, я подмигнул товарищу, мол, не обижайся. И добавил:

— В такую минуту как не вспомнить четвертый псалом.

— Так ты и его знаешь? — удивился Маркос.

— «Ты наполнил мое сердце радостью большей, чем у тех, у кого хлеб и вино в изобилии».

Дом точно светом озарился.

— «Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, один даешь мне жить в безопасности», — подхватил мой друг.

Мы переглянулись.

— Четвертый псалом, — кивнул я. — Прекраснейшая из молитв для людей, окруженных сетями нечестивых.

— То есть для нас?

Ни Маркос, ни я не завершили чтение малым славословием Gloria patri, как сделали бы католики, и эта деталь стала лучшим подтверждением наших надежд. Мы все поняли и сияющими глазами посмотрели друг на друга, словно встретились после долгого и полного опасностей путешествия.

♦ ♦ ♦

— Вы только что сказали, — произнес Франсиско, тщательно взвешивая каждое слово, — что мы должны убояться дьявола и его тенет, ибо они ведут к погибели. Что должны страшиться еретиков и гнусных иудейских обычаев. Да, именно так, я не ослышался. Однако можете мне поверить, брат Алонсо, что из-за вас и ваших соратников нам, евреям, угрожает опасность куда более явная и ощутимая, чем дьявол: вы, христиане.

103

— «Лобзай меня лобзанием уст твоих! От благовония мастей твоих имя твое — как разлитое миро. Ибо ласки твои лучше вина».

— О, Франсиско, как красиво! Ты настоящий поэт.

— Любимая, Песнь песней сочинил не я, а царь Соломон.

— Она прекрасна! Всё бы слушала и слушала?

— «Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях», — я нежно коснулся ее щеки.

— Ах, а мне и ответить нечего…

— Ответь: «Мирровый пучок — возлюбленный мой у меня, у грудей моих пребывает».

— Франсиско…

— Тебе не понравилось? Послушай тогда вот это: «Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами».

— Скажи что-нибудь, что я смогу повторить для тебя.

— «Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами».

— Как красиво! Что яблоня между лесными деревьями, то мой возлюбленный Франсиско между юношами, — улыбнулась Исабель.

— Можешь добавить: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня».

— Я люблю тебя.

— Скажи: «Франсиско, супруг мой!»

— Франсиско, супруг мой!

— «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои — как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя — как столп Давидов, сооруженный для оружий».

— Как восхитительно! Я вся дрожу!

— «Два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями».

— О, любимый!