Житие маррана

— Да, иудей, — уже громче повторяет Франсиско. — Как мой отец, как дед и прадед.

— Прямо все иудеи?!

— Все.

Мария осеняет себя крестным знамением, призывает на помощь святую Марфу и в изумлении глядит на узника.

— И вы не боитесь?

— Как не бояться! Конечно, боюсь.

— Но почему вы говорите об этом так спокойно?

— А потому, что действительно верую в Бога Израиля.

Негритянка наклоняется, жалостно смотрит Франсиско в глаза и шепчет:

— Ради всего святого, не признавайтесь господину тюремному смотрителю. Он отправит вас на костер.

— Знаете, Мария, я ведь нахожусь здесь именно для того, чтобы об этом сказать. И иначе никак не могу.

— Тс-с-с! — женщина зажимает ему рот пухлой ладонью. — Господин смотритель очень добрый, но может и разгневаться. Если вы и вправду… ну… этот самый, вам несдобровать.

Она поднимает с пола пустую кружку и подсвечник.

— Представляете, человек себе спокойно приходит, а вы ему такое! Не говорите ни в коем случае!

Франсиско качает головой, звеня тяжелой цепью, разводит руками и думает, что этой простой женщине, конечно, никогда не понять его. Но ее неуклюжая доброта вызывает расположение. Все-таки живая душа рядом, хоть с кем-то можно поделиться мыслями, которые скоро предстоит излагать перед трибуналом инквизиции. Рано или поздно его вызовут, чтобы из первых уст услышать подтверждение тому, что записано в деле. Так может, отрепетировать речь сейчас, раз есть такая возможность?

Узник просит негритянку не уходить и начинает свой рассказ, но тут где-то хлопает дверь. Мария выглядывает в коридор и, вернувшись, шепчет:

— Господин смотритель вернулся! Быстро вставайте! — Она помогает Франсиско подняться, приглаживает ему взлохмаченные волосы и одергивает грязную рубаху.

Порог камеры переступает невысокий коренастый мужчина, следом семенит слуга с фонарем. Смотритель подходит к Франсиско и окидывает его презрительным взглядом, словно давая понять, что рост — дело второстепенное. Потом щелкает пальцами, и женщина тут же исчезает, прихватив с собой кружку и подсвечник. За ней, не говоря ни слова, выходит и смотритель. Заключенный снова остается в полном одиночестве. Столько неожиданностей, просто голова кругом.

Однако глаза не успевают привыкнуть к темноте: дверь опять отворяется, в камеру входит слуга и велит следовать за ним. Франсиско знает, что скоро тело его примутся терзать, пытаясь сокрушить дух. И всем сердцем жаждет выстоять. Пусть таскают туда-сюда, пусть изводят холодом, пусть жгут огнем! Главное — получить возможность высказать свою правду. Наивный мечтатель: суду на эту правду наплевать. Но назад дороги нет, он сам отрезал все пути к отступлению. Тяжелые кандалы сковывают движения. Франсиско плетется за своим провожатым, коридор все тянется и тянется, изгибается бесконечной кишкой.

Ноги пугаются в цепях. Вот и еще один коридор. Слуга сворачивает направо, потом налево и останавливается перед массивной дверью. Поднимает фонарь повыше и случит дверным молоточком. Чей-то голос приказывает войти. За ярко освещенным столом восседает тюремный смотритель.

От изнеможения Франсиско еле держится на ногах. Щиколотки отчаянно ломит, перед глазами все плывет.

Чиновник молча читает бумаги, лежащие перед ним, — видимо, обвинительное заключение, доставленное из Чили. Время томительно тянется: смотритель — человек старательный, но в чтении не силен. Иногда он бросает на узника короткие взгляды, словно желая удостовериться, что тот никуда не делся, и наконец равнодушно произносит:

— Назовитесь.

— Франсиско Мальдонадо да Сильва.

Тюремщик не удостаивает его ответом и продолжает изучать бумаги. Хочет тем самым показать, что арестант — пустое место? Следующий вопрос он задает только через несколько минут:

— Причина ареста вам известна?

Ноги подкашиваются. Усталость, накопившаяся за последние месяцы, давит неподъемной глыбой.

— Полагаю, что меня арестовали как иудея.

— Полагаете, значит…

Рот заключенного кривится в усмешке:

— Не я же отдал приказ о своем задержании. Откуда мне знать причину.

Тюремный смотритель краснеет и невольно тянется к шпаге: что за дерзости позволяет себе это ничтожество!

— Да вы к тому же не в своем уме! — гневно бросает он.

Франсиско переносит вес тела на правую ногу. Плечи и затылок наливаются свинцовой тяжестью. Комнату застилает туманом, предметы то укорачиваются, то удлиняются.

— Советую вам говорить правду, — овладев собой, ровным голосом произносит смотритель.

Франсиско, еле ворочая языком, отвечает:

— Я здесь именно для этого.

Туман становится все гуще, колени подгибаются. Франсиско падает без чувств. Тюремщик не спеша встает, огибает стол, подходит к арестанту и носком сапога легонько бьет по плечу. За годы службы ему довелось повидать немало трусов и симулянтов. Потом со всей силы пинает бедолагу в ребра и, убедившись, что тот не реагирует, велит негру плеснуть в изможденное лицо водой и презрительно произносит:

— Слабак!

Усаживается на место, задумчиво трет подбородок и принимает решение:

— Уведите его назад в камеру и дайте поесть.

115