Житие маррана

Заключенный так углубляется в свои мысли, что даже не замечает, куда его ведут. Да и какая разница! Но вот он опускает глаза и видит, что плитки под ногами сменяются кирпичами, а кирпичи — утоптанной землей. Из-за стен доносятся шорохи, стоны, звон цепей, темнота становится все плотнее. Альгвасилы получили приказ перевести еретика в подземную тюрьму. Трибунал сделал необходимые выводы: Мальдонадо да Сильва не просто подозреваемый, а отпетый иудей, дрянное семя. Гнить ему теперь заживо — может, одумается. Влить ему в жилы другую кровь инквизиция не может, но дух сломить постарается.

Дверь захлопывается, гремит засов, скрежещет в замке ключ. Пусть строптивец знает, что сопротивление бесполезно, что здесь, в темнице, он бесправнейший из бесправных.

♦ ♦ ♦

Инквизиторы просматривают исписанные секретарем листы. На бумаге не передать наглого и высокомерного тона, которым посмел говорить с ними Франсиско Мальдонадо да Сильва, но доказательств предостаточно, чтобы подвергнуть нечестивца самой суровой каре. Протоколы допросов, присланные из Чили, подтверждают этот вывод, как, впрочем, и заявление, составленное комиссаром инквизиции почти год назад, когда сестры подсудимого, Исабель и Фелипа Мальдонадо, засвидетельствовали сказанное на исповеди. Нигде ни малейшего намека на то, что подсудимый готов раскаяться. Его прошлое, прекрасное образование и прирожденная смелость могут содействовать как спасению, так и погибели: либо он признает истинную веру, либо будет и дальше коснеть в пагубных заблуждениях. Пока неизвестно, примирится ли несчастный с церковью добровольно, с сокрушенным сердцем, или же для этого придется прибегнуть к очистительному страданию, как в случае с его отцом. У виновного в иудействе есть четыре пути. Первые два дают возможность сохранить жизнь — это примирение искреннее или принудительное. Два же других обрекают на неизбежную смерть, пострашнее или полегче, смотря по обстоятельствам: если иудействующий, приговоренный к костру, успеет покаяться до начала казни, его могут сперва милостиво повесить или удавить на гарроте, а потом уже сжечь хладный труп.

Гайтан прижимает стопку листов пресс-папье и откидывается на спинку кресла. Невозможно без раздражения вспоминать, что Маньоска и Кастро дель Кастильо позволили подсудимому произнести клятву по-своему. Они унизили святой крест и косвенным образом укрепили еретика в его заблуждении. Возмутительно! Беззаконников такого пошиба надо сразу ставить на место, недвусмысленно давая понять, на чьей стороне Всевышний и в чем состоит единственная истина. Да кем себя возомнил этот жалкий лекаришка-креол, чтобы диктовать условия самой инквизиции! Уступив, трибунал пошел на поводу у обвиняемого, проявил слабость. С какой стати! И у Маньоски, и у Кастро дель Кастильо куда меньше опыта, чем у него, Андреса Хуана Гайтана, они еще не уразумели, что с этой тупой, неблагодарной, смердящей падалью нельзя обращаться по-человечески. Подумать только, негодник был крещен, прошел конфирмацию, пользовался гостеприимством монахов, обучался в университете, затащил в постель исконную христианку, но втоптал все дары в грязь ради того, чтобы с извращенной гордостью похваляться своей поганой кровью! Просто верх безнравственности! И наглец еще заявляет, будто не имел сообщников и никого не втягивал в грех. Допустим, это правда, допустим, лишь его покойный папаша да благочестивая сестра знали о позорной тайне. Но самое отвратительное, что, вместо того чтобы валяться у судей в ногах и червем пресмыкаться перед инквизицией, вместо того чтобы трястись, обливаться потом и слезами, он посмел оскорбить истинную веру клятвой Богу Израиля, проявив во всей красе свою гадкую натуру и злокозненное стремление подорвать устои миропорядка. Гайтан устал. Чтение протоколов, проверка показаний свидетелей и признаний обвиняемых — все лежит на нем одном. Два года назад он просил разрешения вернуться в Испанию, ибо по горло сыт низостями вице-королевства Перу. Но прошение до сих пор даже не рассмотрено. В Испании ценят его неподкупность и рвение, а потому не торопятся освобождать от обязанностей.

118