Житие маррана

Через два дня созывают новое заседание. Кастро дель Кастильо, тряся вторым подбородком и стараясь говорить как можно мягче, осведомляется:

— И что же помешало вам признать заблуждения, проистекающие из безосновательной верности мертвому закону? Величайшие умы вице-королевства Перу с ангельским терпением выслушали ваши путаные речи и дали исчерпывающие комментарии, опираясь, как и вы, на тексты Писания. Ни один вопрос не остался без ответа, так зачем напрасно упорствовать?

— Мне очень жаль, что уважаемые богословы не поняли меня, — вздыхает Франсиско. — Возможно, я выражался недостаточно точно, разволновался в присутствии судей.

Узника возвращают в камеру, а через несколько часов негры Симон и Пабло приносят ему тяжелую Библию, четыре листа с печатями, перо, чернильницу и баночку с мелким песком. Затем входит смотритель и сообщает, что милость суда не знает границ: обвиняемому предоставляют возможность письменно изложить свои сомнения в более спокойной обстановке. Франсиско смотрит на драгоценную книгу, лежащую на грубых досках колченогого стола, и снова вспоминает осла, раздавившего пуму. «Надо и дальше вести себя как тот отважный осел», — решает он. Инквизиторы идут на уступки, поскольку не привыкли к открытому сопротивлению. Упорство заключенного ставит под сомнение их всемогущество, которое для судей куда важнее христианского учения.

Ночью, когда начинает работать тюремная почта, Франсиско бережно гладит обложку Библии и сообщает товарищам, что он теперь не один: с ним Слово Божие.

Тут уж не до сна: священные тексты воодушевляют и наполняют силой. Он читает, пока не догорают обе свечи. Франсиско стучит в дверь, зовет своих стражей, и вскоре Пабло и Симон приносят новые.

— Как, только две! — возмущается узник. — Судьи велели мне писать, а для этого нужен свет.

Чрез некоторое время в камере появляется ящик свечей. Шелестят страницы, летят часы, покрасневшие глаза скользят по строчкам. Надо бы поспать, но в голове круговерть слов, мыслей, комментариев и вопросов. На четырех страницах весь этот клад не уместить, каким убористым почерком ни пиши.

Несколько дней подряд Франсиско с наслаждением читает, но пишет мало. А когда наконец-то откладывает книгу и решает приняться за дело, то берется за перо, обращаясь к ученым самым необычным образом, точно речь идет о многочисленной аудитории: «Уважаемые господа! Вместо того чтобы задавать вам обычные вопросы и ждать обычных ответов, вместо того чтобы смиренно просить наставлений, я поделюсь с вами соображениями, которые наверняка огорчат вас, но, надеюсь, не оскорбят вашей веры». Франсиско знает, что вера — неотъемлемый дар Божий, не зависящий от воли человека, а потому своей не отдаст, но и на чужую не посягает.

Безмолвное пространство за запертой дверью, ограниченное толстыми стенами и низким потолком, превращается в волшебный ларец. Человека, склонившегося над столом, охватывает творческое упоение. В благодатной тишине расцветают мысли. Блестящие глаза неотрывно смотрят на белые листы, худая, слабая рука тянется к перу. Франсиско сжимает губы и начинает выводить букву за буквой. Одна строчка, другая, третья… На лбу узника залегла глубокая складка. Он обращается к четырем богословам, но не только к ним, а еще и к чудовищу по имени инквизиция. Невероятно: Господь дал ему уникальную возможность изложить мысли на бумаге, эти слова сохранятся, их будут читать и перечитывать.

Но уже от первого вопроса волосы у инквизиторов наверняка встанут дыбом: «Чего вы хотите: спасти мою душу или сломить ее? Спасти ее можно любовью и пониманием. А вот сломить… На то и существуют застенки, истязания, презрение и угрозы». Дальше — пуще. «Вы призываете следовать за Христом, но сами уподобляетесь римлянам. Как и они, кичитесь властью, не гнушаетесь насилием и стремитесь уничтожить инакомыслящих. Иисус же был беззащитным, Он ни разу не взял в руки оружия, не приказывал ученикам убивать или пытать. Может быть, чтобы уподобиться Ему, следует отказаться от устрашения и ненависти ко мне и таким как я?»

Франсиско напоминает судьям, что Творец един, что евреи, как и христиане, называют его Отцом. «Иисус обращался к Отцу Небесному, дал людям молитву „Отче наш“. Но дурные христиане, хоть и твердят ее ежедневно, оскорбляют Всевышнего гонениями на тех, кто не желает поклоняться никому, кроме Него. По совести говоря, я куда ближе к Христу, чем вы, потому что, как и Он, молюсь Отцу». Последние строки он подчеркнул жирной чертой.

На виске бьется голубая жилка. Франсиско кладет перо рядом с чернильницей и перечитывает свою отповедь, написанную вызывающим, обличительным тоном, присущим речам пророков. Это может привести к самым плачевным последствиям, но какая разница, если слова идут из глубины сердца. Судьи требуют говорить правду, да он и сам поклялся быть честным… Так что вот вам правда!