Житие маррана

Но тут случается событие, повлиявшее и на жизнь Франсиско, и на историю инквизиции Лимы. Истощение притупило слух заключенного, однако он еще в состоянии разобрать тайные послания тюремной почты: «великий заговор», «хватают всех подряд», «их обнаружили». За дверью топают сапоги, звенят цепи, раздаются сдавленные рыдания. А за стенами громоздятся кучи кирпичей: там строят дополнительные камеры, роют новые ямы. Один-единственный донос помог выявить тайную иудейскую общину, и у инквизиторов загорелись глаза. Им изрядно наскучили вялые судебные процессы над горсткой бедолаг, и тут надо же: в сети попались люди именитые и, что самое главное, состоятельные.

Гайтан сжигает очередное прошение об отставке. Неожиданная удача взбодрила его. Теперь, когда в руки плывет такая пожива, лучше остаться в Лиме. Работы невпроворот: в тюрьму нескончаемой вереницей потянулись новые арестанты. Аутодафе, торжественное оглашение приговоров, вынесенных монахам-греховодникам, глупым ворожеям, паре-тройке примиренных с церковью вероотступников и тому злостному иудею, откладывается на неопределенное время, чтобы превратиться в грандиозное зрелище, которое потрясет мир.

Так что же все-таки произошло? А вот что: молодой человек по имени Антонио Кордеро, приказчик некоего богатого торговца, прибывший в Город Королей из Севильи, начал похваляться, что по субботам и воскресеньям больше не торгует, а свинины в рот не берет. Эти речи донесли до ушей какого-то фамильяра, и трибунал, почуяв добычу, решил изменить своим обычаям: не привлекая лишнего внимания, велел похитить болтуна, но собственность его описывать пока не стал, чтобы не спугнуть остальных. В камере пыток фанфарон, разумеется, струсил и навлек страшную беду на собратьев, выдав и хозяина, и двоих его друзей. Их немедленно поглотила тюрьма, но другие члены общины не заподозрили неладного, поскольку за исчезновением людей не последовало процедуры конфискации имущества. А 11 августа 1635 года учинили облаву, десятки несчастных поволокли в темницу, многие уважаемые семьи погрузились в траур, волна преследований прокатилась по всему вице-королевству.

Инквизиторы в служебном раже шлют в Испанию письмо за письмом, не скупясь на преувеличения: «Оказывается, иудеев у нас не меньше, чем негров или индейцев». И далее в том же духе: «Тюрьма забита до отказа», «Люди не верят друг другу и только разводят руками, теряя друзей и знакомых, которых они так уважали», «В камерах не хватает места, пришлось нанять здания, прилегающие к нашему дворцу». Инквизиция ликует: «Это небывалый подвиг, совершенный во имя короны и церкви». К тому же евреи опасны, «этот проклятый народ расплодился вовсю и, подобно сорной траве, скоро задушит истинную веру», «дьявольская секта ведет к безбожию». Да, и вот еще: «Нашим комиссарам дано распоряжение, в кратчайшие сроки и соблюдая строжайшую тайну, выявить всех португальцев, проживающих на подведомственных территориях. Некоторые уже взялись за дело».

Среди арестованных три женщины. Судьи уверены, что эти слабые создания сообщат им немало полезного. Но прежде чем начинать расследование, надо изловить как можно больше преступников: одни успели попрятаться в горах и в непроходимой сельве, другие пытаются тайно проникнуть на корабли, отплывающие из Кальяо.

Тюремная почта передает женское имя: «Менсия де Луна». «Менсия де Луна-молодая-еврейка-пытали», — разносится из камеры в камеру горестная весть. Теперь все знают, что пленница не вернулась с допроса. Франсиско напрягает слух, считает удары, пытается разобрать слова, стряхнуть сонную одурь. Здесь, совсем рядом, растерзали юную женщину. Он машинально протягивает руку к кружке, делает глоток молока. Потом съедает оливку. Сквозь туман полузабытья пробивается мысль: число жертв множится, им нужна поддержка. Как быть? Узник выплевывает на ладонь оливковую косточку и изумленно на нее смотрит. Он сам не заметил, как прервал голодовку, изменил решение, казавшееся бесповоротным! Почему? Франсиско трет виски и широко открывает глаза, точно надеясь прочесть ответ на неровной стене. Должно же быть какое-то объяснение… Испугался близкой кончины? Нет, конечно. Поддался на уговоры Эрнандеса и Брисеньо? Тоже нет. Все дело в несчастье, которое обрушилось на его единоверцев. Не надо стремиться к смерти, она и так скоро восторжествует повсюду. Надо сражаться за жизнь, не сдаваться, сопротивляться до последнего.

Франсиско крошит хлеб, медленно жует. Во рту все болит. Но ему необходимо окрепнуть, чтобы осуществить задуманное. Скорее всего, трибунал отложит аутодафе до тех пор, пока не закончится следствие по делу каждого из арестованных. Пора начинать действовать.