Франсиско покричал, потопал ногами, а потом побежал на задний двор и укрылся в своем тайном зеленом гроте.
24
Собака выла всю ночь. Это бы ничего, но тут еще и с персикового дерева вдруг осыпались все цветы. Быть беде, решила Альдонса. Дети попытались успокоить мать: подумаешь, просто соседского пса накануне лягнула лошадь.
— Быть беде, — повторяла Альдонса, разглядывая розовые лепестки, ковром устилавшие землю под ветвями, оголенными внезапным порывом весеннего ветра.
Франсиско подумал, что смерть отца — единственное несчастье, которое могут предвещать приметы. А Диего попросил маму вернуться в дом. Но та подняла на сына потемневший взгляд и ответила, что ее терзают ужасные предчувствия.
— Сынок, уезжай… Мне больно давать тебе такой совет, но беги из Кордовы куда глаза глядят.
Диего скривился:
— Бежать?
— Да, пока не поздно.
— Но зачем? Я не понимаю.
Мать потянула к юноше дрожащие руки и обняла его, как ребенка.
Диего подумал, что страдания учат многому — даже предвидеть будущее. Всей правды мама не знала, но тревожилась, видимо, не зря. Может, уехать на пару месяцев в Ла-Риоху, в предгорья далеких Анд?
Вдруг ни с того ни с сего явился брат Исидро. Альдонса всполошилась и спросила, не было ли и у него дурных предчувствий. Но монах сказал, что нет, он скучает по ним и пришел подбодрить.
А к вечеру пришел и брат Бартоломе, прижимая к шарообразному брюху шарообразного кота. Альдонса приняла гостя с обычным смирением. Через минуту толстые пальцы уже крошили пирог, а жадные губы отхлебывали горячий шоколад. Женщина поделилась с монахом своими страхами. Комиссар ответил, что собачьего воя он не слышал, а всякие суеверия, связанные с фруктовыми деревьями, его не интересуют. И пожелал побеседовать с Диего. Альдонса выронила поднос с остатками пирога.
— С Диего?
Франсиско, рисовавший на полу у ног комиссара очередную карту, вызвался сбегать за братом. Обошел задний двор и огород, расспросил слуг. Диего нигде не было видно. «Какое счастье», — подумал мальчик.
— А его нет, — сообщил мальчик комиссару.
Альдонса по своему обыкновению принялась теребить четки. Брат Исидро стиснул зубы, погладил распятие, висевшее на груди, и мысленно возблагодарил Бога.
Брата Бартоломе как подменили. Теперь вся его облая фигура излучала не благодушие, а угрозу.
— Если он сбежал, ему же хуже, — процедил монах.
Альдонса готова была рухнуть на колени, но все же сумела выдавить:
— Бежать? Зачем это?
— Капитан Вальдес стережет снаружи. — Комиссар ткнул пальцем в сторону входа. — Если твой сын не явится немедленно, его приведут силой.
Альдонса разрыдалась, а Франсиско стремглав кинулся вон. Капитан Вальдес и пара его подручных вломились во двор и застыли у дверей. Все происходило в точности как год назад, когда арестовали дона Диего.
Брат Бартоломе был мрачнее тучи, капитан важно выпячивал грудь, а Альдонса с детьми места себе не находили от страха. Вслед за ищейками Торибио Вальдеса явились и другие действующие лица: зловещие фамильяры инквизиции, призванные сыграть свою роль в спектакле, о котором не ведали лишь сам обвиняемый да его родственники. В точности как тогда. Святая инквизиция умела соблюдать секретность. И проявлять полное бездушие, когда речь шла о защите чистоты веры. Напрасно плакала Альдонса, напрасно омывала слезами сандалии комиссара. Ни сиротство детей, ни нищета, в которую ввергли семью, никого не трогали. Стражники обшарили все комнаты в поисках Диего. Сорвали скатерть и заглянули под стол, пооткрывали немногие оставшиеся в доме сундуки, перевернули жесткие кровати, перерыли давно опустошенную кухню и даже хибарку, где жили рабы. И нашли-таки беглеца в загоне, откуда он пытался перебраться к соседям. Юноша сопротивлялся, отказался выходить, кричал, чтобы его отпустили. Солдаты вчетвером за руки и за ноги приволокли его в виноградный дворик, где их поджидал брат Бартоломе. Диего отчаянно рвался, как рвется корабль, пришвартованный к берегу и застигнутый бурей. Бился, извивался, дергался, но освободиться не мог. Капитан приставил ему к горлу клинок.
— Веди себя как мужчина, марран вонючий?