Житие маррана

— Да, понимаю. Но дальше никаких серьезных трудностей не предвидится. Стада по дороге гонят только до Гуаманги. Где-то еще придется, конечно, и в ущелья спускаться, и по кручам карабкаться, и через заросли тростника продираться, но все это ерунда. Зато в Абанкае ты проедешь по удивительному одноарочному мосту — его построили первые конкистадоры, чтобы проще было добираться в ту часть вице-королевства. А потом увидишь нечто курьезное.

— Курьезное?

— Я бы даже сказал, уму непостижимое. Представляешь, посреди безлюдной равнины высится одинокий холм, а на его вершине возводят храм Пресвятой Богородицы, которому суждено пустовать: кругом-то ни души. Обычно люди сначала строят поселение, а потом уж принимаются за Божий дом. Или сооружают и то, и другое одновременно. Но чтобы наоборот?! Видишь ли, как-то проходил там странник, у которого в котомке лежал образок Девы Марии. И вдруг ни с того ни с сего котомка стала ужасно тяжелой. Странник решил, что это чудо: образ, мол, сам выбрал место. А раз так, быть там церкви, хоть и без паствы.

Франсиско покачал головой.

— А от Гуаманги до Лимы больше ничего интересного не ожидается. Впрочем, тебе будет не до красот: чем ближе к цели, тем сильнее нетерпение.

— Да я уж и так извелся.

Юноша крепко пожал мозолистую руку Севильи и обменялся с ним долгим взглядом. Ему вдруг показалось, что в глазах старого мудреца плещутся океаны. Теперь надо было проститься с Марией Эленой и ее малышками.

Девочки со смехом вспоминали недавние приключения. Моника все никак не могла забыть солончаки близ Кордовы, а Хуану потрясли огромные стада мулов в окрестностях Сальты. Моника стала дразнить сестренку, потому что та назвала индюков воронами. «А ты зато боялась лезть в горячий источник там, в Чукисаке!» — не осталась в долгу Хуана. Моника сказала, что красное пятно на лице Лоренсо не такое уж и страшное, а Хуана робко взяла Франсиско за руку и прошептала, что будет скучать. Эта внезапная нежность тронула его до глубины души. Юноша наклонился и расцеловал девчушек, как целовал когда-то Фелипу и Исабель.

Жена Севильи отвела его в сторонку.

— Я слышала от мужа, что тебе не терпится поскорее добраться до Лимы. — Женщина улыбнулась так же ласково, как когда-то, много лет назад, улыбалась Альдонса. — Верь мне, все будет хорошо. Ты найдешь отца, и вы вместе помолитесь Господу.

— Спасибо! Огромное спасибо!

— И когда это произойдет, вспомни нас.

— Конечно, обязательно.

— Мы ведь с тобой не чужие.

Франсиско понимающе кивнул.

— У нас общая история, общие страдания и общая вера. — Мария Элена пристально посмотрела юноше в глаза и молитвенно произнесла: — Слушай, Израиль: Господь — Бог наш, Господь Един!

— Отец, помнится, говорил что-то такое брату, когда тот поранил ногу.

— Это великие слова, источник силы. Вся наша жизнь зиждется на них, как земная твердь на трех огромных мифических слонах.

59

До Лимы оставалось несколько дней пути. По дороге Франсиско и Лоренсо вспоминали Хосе Яру. Лоренсо гордо восседал на соловом коне, Франсиско же трусил на единственном муле, свободном от поклажи. Кругом расстилалась равнина, окруженная сиреневой кромкой гор.

— Этого дуралея точно четвертуют, — невозмутимо произнес капитанский сын. — Если, конечно, он не одумается, не покается и не запросит пощады.

— Как знать. Арестовали-то многих, не могут же так сразу взять и всех казнить.

— Но Хосе — упрямая бестия, закоренелый язычник. Ему крепко достанется.

— А ты откуда знаешь? — Франсиско сделалось не по себе.

— Так он же по ночам вставал и пялился на луну.

— Подумаешь, луной не только язычники любуются.

— Но он с ней разговаривал, я сам видел!

— И вовсе не с луной, а с камнем.

— Еще того хуже!

— Почему это?

— Луна хоть красивая, таинственная. А камень… — Лоренсо брезгливо скривился.

— Или деревья, озера, природа.

— Да, индейцы верят во всякую чепуху. Они же тупые, темные. Учиться не желают.

— Может, их плохо учат?

— Тоже верно, — кивнул Лоренсо. — Священники соберут вокруг себя толпу и велят повторять Символ веры. Ха! Повторять-то они повторяют, но без всякого разумения. Даже для меня это темный лес, что уж говорить о всяких болванах! Толмачи из местных что-то там талдычат, но поди знай что. А святые отцы и рады: индейцы правильные слова твердят, крестятся. Миссионеры, конечно, не дураки, просто им удобнее верить в эту чушь.

— В какую еще чушь?

— А в такую, что индейцы раз — и стали христианами. Были они язычниками, язычниками и остаются. Чтобы их от греха отвадить, только три средства хороши, уж поверь мне: «кобыла», виселица и кнут.

— Да, средства испытанные, к ним часто прибегают, — проговорил Франсиско, питавший искреннее отвращение к насилию.

— А то как же.

— Но идолопоклонство так и не искоренили.

— Ничего, искоренят, дай только срок.

— Что-то я сомневаюсь.

Лоренсо отпустил узду и воззрился на приятеля.

— Сомневаешься?

— Мне кажется, что и за древними ритуалами, и за поветрием ТЬки Онкой стоит нечто большее, чем просто невежество.

— Дьявол за этим стоит, ясное дело.

— Возможно, но не только он.

— А что же еще?

— Не знаю, не могу объяснить.