У входа в лечебницу торчал слуга, неизвестно зачем карауливший дверь. Франсиско пришлось несколько раз повторить имя отца, прежде чем непонятливый страж обернулся и кого-то окликнул. На зов вышел низенький сгорбленный человек, который двигался, тяжело переваливаясь, будто на чужих ногах. Когда свет из дверного проема упал на его лицо, Франсиско узнал родные черты. Неумолимое время не пощадило их, выбелило волосы и бороду, избороздило морщинами кожу, заострило скулы. Отец и сын, онемев, уставились друг на друга. Губы старика дрогнули, и он с трудом произнес: «Франсиско? Франсиско, ты?» Юноша смотрел на несчастного глазами, полными нежности, но не отважился поцеловать, а только взял за руку — такую же, как прежде, разве что очень худую, слабую. Точно два дерева на ветру, стояли они под шквалом нахлынувших воспоминаний, немых вопросов, страха и радости, но мужественно сдерживали напор чувств, невысказанных слов и рыданий, клокотавших в груди. Наконец Диего Нуньес да Сильва шагнул вперед и обнял сына, забыв, что не должен марать его прикосновением позорного санбенито. Потом оба сели на каменную скамью.
Отец, еще не оправившись от потрясения, украдкой любовался своим мальчиком — рыжеватой бородкой, ясными умными глазами, широкими плечами. Ну прямо живой портрет его самого в юности! Так и подмывало спросить: а куда же делся тот любопытный озорник Франсискито, что обожал волшебные истории и частенько выводил из себя учителя Исидро Миранду?
А Франсиско сквозь набежавшие слезы с болью смотрел на развалину, в которую перенесенные муки превратили его прекрасного мудрого отца. От былого блеска не осталось и следа. Перед ним сидел жалкий калека, изуродованный пытками.
64
Вице-король маркиз де Монтескларос качнул головой, и лезвие бритвы оцарапало ему щеку. Испуганный цирюльник рассыпался в извинениях и клочком корпии остановил кровь. Затем подправил бакенбарды и с особым тщанием подровнял бородку, острым клинышком темневшую под нижней губой. Расчесал, подстриг и лихо закрутил кверху усы, предварительно смазав их кончики ароматизированным яичным белком.
Камердинер подал его высочеству одежду. Маркиз лишь скосил глаза, стараясь не двигаться, чтобы брадобрей не порезал его снова. Все как положено: замшевые перчатки, вельветовые туфли, бархатный жилет и шелковая сорочка. Выезжая на прогулку, он обычно надевал шляпу с высокой тульей, жесткий воротник-голилью из тафты и черный атласный плащ. Потом надо будет вернуться во дворец и, вооружившись регалиями монаршей власти, принять инквизитора Андреса Хуана Гайтана, который, как говорят, в последнее время не в духе. «Следует вести себя осторожно, ведь это не человек, а сущая заноза», — подумал вице-король.
Маркиз де Монтескларос, правитель вице-королевства Перу, происходил из знатнейшего кастильского рода и одними только титулами мог затмить кого угодно. Но здесь, в диких краях, нашлось достаточно охотников ставить ему препоны и оспаривать законные прерогативы. В возрасте тридцати двух лет он волей Филиппа III стал вице-королем Новой Испании, а через четыре года был назначен вице-королем Перу. Испанский самодержец доверительно называл его родственником.