Житие маррана

Наконец из ворот выехала блестящая процессия: вице-король в окружении бравой гвардии направился к мосту, соединявшему центр Лимы с кварталом Сан-Ласаро, который лежал за рекой Римак, «Говорливым потоком», как ее называли инки. Река катила воды по порожистому каменистому руслу и поила окрестные поля, но затрудняла сообщение с долинами на севере и отрезала от центра значительную часть города. Поэтому маркиз де Монтескларос вознамерился соорудить через нее мост, неподвластный времени. «Хочу вписать бессмертную строку в историю столицы», — изрек он. Его высочество прослышал, что в Кито есть удивительный мастер, создающий из камня настоящие шедевры. Разумеется, советники замахали руками и заявили, что средств на то, чтобы воплотить в жизнь столь дорогостоящий замысел, в казне не имеется. Маркиз призадумался, но прежде чем пессимисты закончили перечислять все препоны, обратился к секретарю, стоявшему справа: «Ступайте в городской совет и велите им немедленно выписать сюда этого кудесника-зодчего». А секретарю, стоявшему слева, сказал: «Из денег, предназначенных для короля Испании, мы не возьмем ни гроша. Все средства получим из дополнительных налогов».

Высокая, величественная арка вела на мост, под которым слышалось немолчное бормотание реки. По краям тянулись прочные парапеты, чтобы экипажи не падали в реку, если кони вдруг понесут, а на северной оконечности, со стороны квартала Сан-Ласаро, красовались две башни. Возле них вице-король спешился и принялся внимательно читать выбитые на камне надписи, повествовавшие об истории строительства и создателях этого чуда архитектуры. Не ровен час какой-нибудь растяпа мог переврать его имя или упустить один из многочисленных громких титулов.

Свита маркиза уж было решила, что прогулка закончена, однако его величеству захотелось еще немного развеяться перед разговором с мрачным инквизитором Гайтаном и пройтись по длинному бульвару Аламеда, начинавшемуся сразу за мостом. (Суровые церковнослужители негодовали: зачем тратить такие средства на украшение этого грешного мира!) Придворные и министры, офицеры и солдаты, не говоря уже о прекрасных столичных дамах, быстро приобрели обыкновение прогуливаться по Аламеде. Праздная атмосфера способствовала приятным беседам, беседы сопровождались многозначительными взглядами, а от взглядов было рукой подать до предосудительных, но незабываемых приключений. Злые языки даже утверждали, будто вице-король велел разбить бульвар, чтобы «устраивать смотр местным красоткам и выбирать добычу себе по вкусу».

Наконец его высочество пожелал возвратиться во дворец. Он еще раз окинул взором башни, а потом повернулся к реке. Там, на берегу, суетились водовозы, чернокожие прачки стирали белье, всадники поили коней и стояли двое юношей, по всей видимости, прибывшие с юга. Один держал в поводу мула, а другой — солового коня.

65

До чего же с этими воронами трудно спорить, — думает вице-король, поудобнее устраиваясь в кресле и предвидя тяжелый разговор. — Все им мало. Если бы могли, охотно захватили бы власть и над церковью, и над вице-королевством. Инквизиторы с самого начала были на особом положении. Таким дай палец — они руку по локоть откусят. Теперь вот требуют, чтобы провинности всех их чиновников и слуг разбирал исключительно инквизиционный трибунал. Так что же получается: пусть цирюльники судят цирюльников, а шлюхи — шлюх?

Кое-кто из моих предшественников обращался к королю, чтобы тот окоротил инквизиторов, но напрасно. Где интригами, где запугиванием они получали из Испании одну жалованную грамоту за другой. А вдали от Лимы фамильяры и вовсе распоясались. Настолько, что сам архиепископ призвал инквизиторов поменьше усердствовать в защите их невежественных и жестоких прислужников, творящих произвол. Все впустую. Инквизиция — это братство; кто сподобился попасть в круг избранных, тот, считай, ангел.