Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Когда ещё был я попом, духовник царёв Стефан Вонифантьевич благословил меня образом Филиппа митрополита да книгою Ефрема Сирина²³⁰, – себя пользовать, читая, и людей. А я, окаянный, пренебрёг отеческим благословением и наказом и ту книгу двоюродному брату, по его докуке, на лошадь променял. У меня же в дому был брат мой родной, именем Евфимий, зело грамоте был горазд и к церкви великое прилежание имел, напоследок взят был к большой царевне на Верх²³¹, а в мор вместе с женою преставился. Сей Евфимий лошадь сию поил и кормил и гораздо об ней радел, пренебрегая многажды и правилом (молитвенным).

И Бог, видя в нас с братом неправду, что нехорошо поступаем: я книгу променял, отцову заповедь преступил, а брат, правило позабыв, о скотине печётся, – изволил Владыка так нас наказать. Лошадь ту по ночам и в дневное время в конюшне стали бесы мучить: всегда заезжена, мокра и еле стала жива. Я недоумеваю, по какой причине бес нас так изводит. И в день воскресный после ужина, в келейном правиле на полунощнице, брат мой Евфимий читал кафизму «Непорочную»²³² и завопил тонким голосом: «Призри на мя и помилуй мя!»²³³ и, выпустив из рук книгу, ударился оземь, от бесов поражён, начал тяжко кричать и вопить, понеже бесы жестоко мучили его.

В дому же моем двое других родных братьев, Козьма и Герасим, больше него, а не смогли его удержать. И все домашние, человек с тридцать, держат его, плачут перед Христом и, молясь, кричат: «Господи, помилуй! Согрешили перед тобою, прогневали Благость твою! По молитвам святых отцов наших помилуй юношу сего!» А он ещё пуще бесится, и бьётся, и кричит, и дрожит.

Я же, с помощью Божией, не смешался в то время от той сумятицы бесовской, – окончив правило обычное, снова начал Христу и Богородице молиться, со слезами глаголя: «Всегосподственная госпожа Владычица моя Пресвятая Богородица! Покажи мне, за которое моё согрешение таковое мне наказание, чтобы, уразумев и раскаявшись пред Сыном твоим и пред тобою, впредь не стал бы того я делать!» И плача, послал в церковь за Потребником и за святой водою сына моего духовного Симеона, юношу лет четырнадцати, такого же, что и Евфимий; дружно меж собою жили Симеон с Евфимием, книгами и правилом друг друга подкрепляли и радовались, крепко подвизаясь в посте и молитве.

И тот Симеон, по друге своём плача, сходил в церковь и принёс книгу и святую воду. И начал я творить над обуреваемым (бесами) молитвы Василия Великого. А тот Симеон мне кадило и свечи подносил и воду святую, другие же беснующегося держали. И когда в молитве дошло до слов: «Аз тебе именем Господним повелеваю, дух немой и глухой, изыди от создания сего и впредь не входи в него, но иди на пустое место, где человек не живет, но только Бог призирает»²³⁴, бес не слушает, не идёт из брата. И я снова те же слова в другой раз, а бес снова не слушает, пуще мучит брата.

Ох, горе, как вымолвить! И стыжусь, и не смею! Но по повелению старца Епифания говорю, коли уж о том приказал он написать. Так было: взял я кадило и покадил образа и бесноватого, и потом ударился о лавку и рыдал долго. Поднявшись, те же Васильевы слова закричал бесу: «Изыди из создания сего!» Бес же скорчил в кольцо брата и, понатужившись, изошёл и сел на окошко. Брат же сделался как мёртвый.

И я покропил его святой водою, а он, очнувшись, перстом мне на окошко, на беса сидящего, указывает, а сам не говорит, связался язык его. И я покропил водой окошко – и бес сошёл в придверный угол. Брат же снова за ним перстом указывает. Я и там покропил водою – и бес оттуда пошёл на печь. Брат же и там его показывает – а я и там той же водою. Брат указал под печь, а сам перекрестился. И я не пошёл за бесом, но напоил брата во имя Господне святой водою.

И он, вздохнувши из глубины сердца, так мне проглаголал: «Спаси Бог тебя, батюшка, что ты меня отнял у царевича и у двух князей бесовских! Будет бить тебе челом брат мой Аввакум за твою доброту. Да и мальчику тому спаси Бог, который ходил в церковь по книгу и по воду ту святую, пособлял тебе с ними биться; обличьем он, что и Симеон, друг мой. Подле реки Сундовика²³⁵ меня водили и били, а сами говорят: “Нам-де ты за то отдан, что брат твой книгу на лошадь променял, а ты её любишь”; так-де мне надобно сказать Аввакуму-брату, чтоб книгу ту назад взял, а за неё бы дал деньги двоюродному брату».

И я ему говорю: «Я, говорю, свет, брат твой Аввакум!» А он отвечал: «Какой ты мне брат! Ты мне батька! Отнял ты меня у царевича и у князей; а брат мой на Лопатищах живёт, будет тебе челом бить». Вот ведь, в избе вместе с нами на Лопатищах, а кажется ему – подле реки Сундовика. А Сундовик вёрст с пятнадцать от нас под Мурашкином да под Лысковом течёт. И я дал ещё ему святой воды. Он же и сосуд у меня отнимает и съесть его хочет: сладка ему вода! Кончилась вода, я ополоснул (сосуд) и давать стал, – он и не стал пить.