Житие протопопа Аввакума

Таже свезли меня паки в монастырь Пафнутьев и там, заперши в темную полатку, скована держали год без мала. И у келаря Никодима на велик день выпросился для праздника отдохнуть, чтобы велел, двери отворя, на пороге отдохнуть; и он, меня наругав, отказал жестоко как ему захотелося; и потом, в келью пришед, разболелся: маслом соборовали и причащали, и тогда-сегда дохнет. То было в понедельник светлыя недели. И против вторника в нощи прииде к нему муж во образе моем с кадилом, в ризах светлых блещащихся, покадил ево и, за руку взяв, воздвигнул, и бысть здрав. И притече ко мне с келейником ночью в темницу, – идучи говорит: «блаженна обитель, блаженна обитель и темница, – таковых в себе имеет страдальцов! блаженны и юзы!» И пал предо мною, ухватился за чепь, говорит: «прости, господа ради! согреших пред богом и пред тобою; оскорбил тебя, – и за сие наказал меня бог». И я говорю: «как наказал? повеждь ми». И он паки: «а ты-де сам, приходя и покадя меня, пожаловал, поднял, – что-де запираесься!» А келейник, тут же стоя, говорит: «я-де, 6атюшко-государь, тебя под руку вел из кельи, проводя и поклонился тебе». И я, то дело узнав, не велел ему сказывать никому. А на утро за трапезою всей братье сказал. Людие же бесстрашно и дерзновенно ко мне побрели, просяще благословения и молитвы от меня; а я их учю от писания и пользую словом божиим. В те времена и врази кои были, и те примирилися тут. Увы, горе мне! коли оставлю суетный сей век? Писано: «горе, ему же рекут добре вси человецы». Воистинну не знаю, как до краю дожывать: добрых дел нет, а прославил бог. То ведает он, – воля его.

Посем паки привезли мя к Москве из Пафнутьева подворья; многажды в Чюдов волоча, поставили пред вселенских патриархов, – и наши все тут же, что лисы, седят, – много от писания с патриархами говорил; бог отверз грешные мои уста, посрамил их Христос! И последнее слово рекли ко мне: «что-де ты упрям? вся-де наша Палестина, – и серби, и албанасы, и волохи, и римляне, ляхи, – все-де тремя персты крестятся, один-де ты стоишь во своем упорстве и крестисься пятию персты! так-де не подобает! И я им отвещал о Христе Исусе: «вселенстии учителие! Рим давно упал и лежит невсклонно, и ляхи с ними же погибли до конца, враги быша християном. А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Махмета, – да и дивить на вас нельзя: немощни есте стали. И в[ы] приежжайте к нам учитца: у нас, благодатию божиею, самодержство до Никона отступника, все у благочестивых князей и царей было: и все православие чисто и непорочно, и церковь немятежна. Никон-волк со дьяволом предали тремя персты креститися; а первые наши пастыри, яко же сами пятью [87] персты и благословляли по преданию святых отец наших: Мелетия антиохийскаго и Феодорита Блаженнаго, Петра Дамаскина и Максима Грека. Еще же и московский бывый поместный собор при царе Иване Васильевиче так же слагати персты и креститися и благословляти повелевает, яко же и прежний святии отцы, Мелетий и прочий, научиша. Тогда при царе Иване Васильевиче на соборе быша знаменоносцы: Гурий казанский и Варсонофий чюдотворцы, и Филипп соловецкий и инии от святых руских». И патриархи задумалися, а наши, что волчонки вскоча завыли и блевать на отцов своих стали: «глупы-де были и не смыслили наши святыя, неучоные люди были, – чему-де им верить? оне-де грамоте не умели». О, боже святый! како претерпе святых своих толикая досаждения? Мне, бедному, горько, а делать нечева стало. Побранил их, колько мог, и последнее слово рек: «чист есмь аз от крови вашея и прах прилепший от ног своих оттрясаю пред вами». По писанному: «лучше един творяй волю божию, нежели тьмы беззаконных». Так на меня и пущи закрычали: «возьми, возьми, распни его, – всех нас обесчестил! Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня бросилися грудою, человек их с сорок, чаю, было! Ухватил дьяк Иван Уваров, да потащил. А я закричал: «постой, – не бейте». Так оне все отскочили. И я толмачю Денису архимандриту говорить стал: «говори патриархом: апостол Павел пишет: «таков нам подобаше архиерей, преподобен, незлобив» и прочая, а вы, убивше человека, как литоргисать станете?» Так оне сели. А я, отшед от них ко дверям, да на бок повалился, а сам говорю: «поседите вы, а я полежю». Так оне смеются: «дурак-де протопоп и патриархов не почитает». И я говорю: «мы уроди Христа ради! вы славни, мы же бесчестны! вы сильны! мы же немощни!» Потом паки ко мне пришли власти и про аллилуйя стали говорить со мною. И мне Христос подал: Дионисием Ареопагитом римскую ту блядь посрамил в них. И Евфимей, чюдовской келарь, молвил: «прав-де ты, – нечево-де нам больше тово говорить с тобою». И повели меня на чепь.