Житие протопопа Аввакума

Таже, держав в Пафнутьеве десять недель, митрополит же меня из Пафнутьева монастыря, девяносто верст, одным днем велел примчать к Москве. И мало скачючи души не вытрясли; примчали еле жива. На утрии же в патриархии стязавшеся власти много со мною от писания: Иларион Рязанской и Павел Крутицкой, Питирим же, яко красная девка, нишкнет, – только вздыхает. Оне же не возмогоша стати противо премудрости и силы Христовы, но токмо укоряху. И лаяше меня Павел, и посылаше к чорту. И потом ввели меня в соборную церковь; на обедне по переносе остригли пред народом и прокляли; а я их проклинал. Волосы и бороду отрезали – вражьи дети. Чему быть? волки то есть. Коли волк овцы жалеет? Оне бы и мясо-то мое съели. Да еще то, кажетца, царь ет вдруг не выдаст. А какое царь? Бог до времени снабдевает! Как будет время, так вдруг проглотят. Да буди же воля господня. Отслали на патриархов двор, посадили за решетку и тут держали два дни. И в полночь обвели в Тайнишные ворота Житным двором на Тресвяцкой мост. И тут от тайных дел Дементей Башмаков сказал мне: «молися-де богу и на государя надейся». И отдал меня полуголове со стрельцами. И повезли из Москвы к Николе, на Угрешу, в монастырь. Везли не дорогою, но болотами и грязью, чтобы люди не видали. Сами видят, что не добро делают, а отстать от дурна не хотят; да что на них и дивить! Писанное время пришло. Спаси их, господи. Не им было, а иным быть же. По Евангелию: «нужда прийти соблазном»*. А в другом евангелисте: «невозможно не прийти соблазном»*. Видишь ли? Не мимошедшее дело, но нужно, богу сие надобно; токмо «горе тому, им же соблазн приходит»*. Того ради бог попущает соблазны, даже избрани будут, даже разжегутся, даже убелятся, даже искуснии явлени будут в вас по писанию. Выпросил у бога светлую Россию сатана, да же очервленит ю кровию мученическою. Добро ты, диявол, вздумал, и нам то любо – Христа ради пострадать, света нашего! Умрем же всяко.

И привезши на Угрешу, посадили в темную полатку; и голова со стрельцами стоит день и нощь пред дверьми. Аз же пою богу моему, дондеже есмь *. А впредь не вем, что бог изволит и им попустит. Пускай мою плоть истребят на уды и разбросают по холмам польским на потребление зверем земным и птицам небесным, да расклюют мя*. Еще же и пси да сокрушат мои кости и истребят мое сердце. Аще бог изволит, должен умереть за него, света, а не предадим благоверия. Известих бо ся, яко ни смерть, ни живот, ни анггели, ни начала, ниже силы ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь, кая возможе нас разлучити от любве божия*. Скорбь ли или теснота, или гонение, или глад, или беда, или меч разлучи[т] нас от любве Христовы? * Еще на небо и ко Христу пошлет.

Держали меня у Николы, в монастыре, семнатцать недель. Тут мне божие присещение было. О, горе мне, не хощется говорити, но нужда влечет, – тогда нападе на мя печаль и зело отяготихся от кручины и размышлях в себе, что се бысть, яко древле и еретиков так не ругали, яко же меня ныне: волосы и бороду остригли, и прокляли, и в темнице затворили никонияне, пуще отца своего Никона надо мною бедным сотворили. И о том стужах божеству, да явит ми, не туне ли мое бедное страдание. И в полунощи, во всенощное, чтущу ми наизусть святое Евангелие утрешнее, над ледником на соломке стоя, в одной рубашке и без пояса, в день вознесения господня, и бысть в дусе весь, и ста близ мене по правую руку, анггел мой хранитель, улыскаяся ко мне, мил ми ся дея; мне же чтущу святое Евангелие не скоро, ко анггелу радость имущу, а се потом из облака госпожа богородица яви ми ся, потом и Христос с силами многими, и рече ми: «не бойся, аз есмь с тобою». Мне же к тому прочетшу к концу святое Евангелие и рекшу: «слава тебе, господи», и падшу на землю, и лежащу на мног час, и егда отъиде слава господня, востах и начах утреннюю кончати. Бысть же ми тогда радость неизреченная, ея же ныне не возможно исповедати*. И паки на первое возвратимся. [86] И царь приходил в монастырь: около темницы моея походил и, постонав, опять пошел из монастыря. Кажется, потому и жаль ему меня, да уш то воля божия так лежит. Как стригли, в то время велико нестроение вверху у них бысть с царицею, с покойницею: она за нас стояла в то время, миленькая; напоследок и от казни отговорила меня. Много о том говорить. Бог их простит. Я своего мучения на них не спрашиваю. Молитися мне о них, о живых и о мертвых надобно. Дьявол между нами рассечение положил; а они всегда добры до меня.