Не езди к Николе на Болото: никониане удавят. Шатайся кое-как всокровенне или ко мне приедь, буде сможешь. Про все пиши, а про старцово житье мне не пиши*, не досажай мне им, не могут мои уши слышати о нем хульных глагол ни от ангела. Уш то грех ради моих в сложении перстов малодушствует. Да исправит его бог, надеюся! Отпиши ко мне, как живут отщипенцы, блядины дети, новые унияты, кои в рогах ходят*, понеж отец их диявол, бляди и лжи начальник, их тому ж научил лгать и прельщать народы.
Посем мир ти, господине и брате, и отче! И жена моя и дети благословения просят, и Фетинья и Григорей*.
Письмо к Алексею Копытовскому
Во юдоль плачевную новорожденному чаду моему Алексею Копытовскому мир и милость от господа бога и спаса нашего Исуса Христа и от меня, грешника, от протопопа, благословение и поклон.
Миленькой дитятко, где ты гулял? Не слыхать было про тебя. В лесу большом ты, Алексей, бродил, или в
А то шум никониянский, яко ветром лес, возмущает человеческия души; в расселинах книг их человецы погибают, яко холмы, никоньяня взимаются, разгордевся. Да не может Христовы части сам диявол, яко гора, подавити, ниже детей его, еже есть еретиков, учение знойное праведную душю обольстити.
Спаси бог тебе, дитятко, на утешительном послании. Хорошо так, яко дряхлуешь, грехи своя поминая.
А от Лукияна* отлучися. Бог тебя благословит, и наше благословение да есть с тобою, аще тако сотворишь изгнания с рабы Христовыми, понеже
Кайся, треглавный змей, кайся! Еще ти даю нарок покаяния, да нечто малу отраду приимешь; аще ли ни, будет так, еже выше рекох. Собака, дура! Не хощу имени твоего рещи, согрубил ты богу. Чаяшь, у меня уйдешь? Не уйдешь, небось, –
Мир ти, Алексеюшко, миленькой мой, – побей его, господа ради, палкою, по моему благословению, и аще станет каятися, и ты о том мне возвести, и аз ему во исцеление души и тела епитимию пришлю; а буде взбесится, и ты и рукою махни. Не подобает приходящаго к нам отгнать, а за бешеным не нагонятца же.
Прости, Алексей! А тебя бог простит и благословит. Возьми у братьи чоточки – мое благословение себе. Дайте ему, Максим* с товарищи, и любите Алексея, яко себя. Аминь.
Письмо к Афанасию
Афонасий, не умер ли ты? Да как умереть: Афонасий бессмертие толкуется. Носи гораздо пироги те по тюрьмам тем.
А Борис Афонасьевич еще ли троицу ту страха ради не принял?* Жури ему: боярин-де-су, одинова умереть, хотя бы то-де тебя екать по гузну тому плетьми теми и побили, ино бы не какая диковина, не Христова бы кровь пролилась, человечья.
А Хованской князь Иван Большой* изнемог же. Чему быть! Не хотят отстать от Антиоха тово Египетскаго*, рафленые куры да крепкие меды как покинуть? Бедненькие, увязают в советех, яже умышляют грешнии! Да покинут, будет и не хотя, егда повелит господь расторгнути душу с телом.
Аще и Илия и Енох не вкусили смерти плотски, но при антихристе и те плотию постраждют* и, на стогнах убити, полежав три дни и пол, оживут паки и на небо взыдут.
Видишь ли, толикия светила смерть плотски вкусят. А мы когда бессмертии будем?
Ну, Афонасей, прости. Спаси бог тя за пироги. Моли бога о мне. Мир ти и благословение от всех нас, а от меня и поклон с любезным целованием.
Письмо к Маремьяне Феодоровне
Маремьяна Феодоровна, свет моя, еще ль ты жива, голубка? Яко голубица посреде крагуев ныряешь и так и сяк, изрядное и избранное дитятко церковное и мое, грешнаго.
Ну, свет, бог тебя благословит, перебивайся и так и сяк, аще господь и отрадит нам, бедным.
Спаси бог, что не забываешь бедныя протопопицы с детьми. Посажена горюша так же в землю, что и мы, с Иваном и Прокопием; а прочий горе мычют. Да пускай их терпят.