Была у нас также одна блаженная молодая сестра, ее звали Элсбет Шеффлин. Господь наш щедро делился с нею Своей благодатью, так что ее житие зримо оповещало о себе с помощью добродетелей, священного делания и благодатных откровений. Благодать начала действовать в ней, когда она еще находилась в миру. Ибо она стяжала великое рвение к жизни духовной и была вынуждена добиваться ее с немалым трудом. Поскольку лукавый не смог ее отвратить от такой жизни, всячески противодействуя ей и искушая ее посредством родни, то он принялся ей угрожать через одного одержимого человека и говорил: «Только уйди в монастырь, уж я тебе отомщу!» Но она, исполнившись сердечной отвагой, сказала: «Стало быть, нужно решаться».
Когда она пришла в монастырь, Господь наш отдал ее лукавому духу в полную власть, дабы она была мучима многообразным и великим страданием, но чтобы души ее он не касался — не иначе, как это случилось и с блаженным Иовом, о котором читаем, что наш Господь по особой любви попустил, чтобы он был тяжко мучим нечистыми духами[65]
. Тем самым Господь наш ее особо почтил. Ведь наибольшая похвала, какую только можно воздать доброму человеку в сем времени, это когда о нем говорят, что он — страждущий человек.Первая невзгода из тех, что постигли ее, заключалась в том, что она испытала немало хлопот из-за отвратительных червей на своем теле. Сие было воистину невыносимо. Ее охватила столь тяжкая хворь, что временами она полдня лежала в бессилии. Поэтому за ней потянулась молва, думали, что она неизлечимо больна, и оттого она была весьма презираема. Сию невзгоду она испытала в первый же год после того, как ушла в эту обитель.
Но и потом лукавый дух по злобе своей не отступал от нее и наводил на нее страх то одним, то другим. Иногда она находила на своей постели, в спальне, ужей и подобных им пресмыкающихся. Как-то раз ее поставили келаршей, и к ней в погреб явился лукавый, но она его отважно прогнала. (Мы там установили распятие, чтобы у того было власти поменьше.) Еще же она часто подвергала себя самому суровому бичеванию[66]
. Но пока она им занималась, лукавый доставлял ей немало хлопот. Порой он склонялся рядом с ней на колена, а затем бил ее изо всех сил и сверх всякой меры. Она соблюдала правила Ордена в каждом деле, начав подвизаться со всем тщанием сразу после того, как явилась в сей монастырь. Как написано выше, в первый год она сильно болела, но все-таки соблюдала молчание и из-за болезни редко его прерывала. Да и позже, во всякое время и на всяком месте, она говорила немного.Она ревновала не только о великом, но радела также о малом. Никого из сестер не называла лишь собственным именем, но прибавляла к нему «сестра», даже если речь шла о ее сестрице по плоти. Кроме того, она выказывала особое тщание в благоговейной и усердной молитве. В то время, когда она была привратницей и у нее выдавалась свободная минутка, шла она в хор или читала молитву при вратах. Она никогда не делала ничего ради себя, и у нее ни с кем не было никаких внешних дел. Ее обращение со всеми сестрами было очень мягко и любезно, и она тщательно береглась от всякого веселия и празднословия. В любом деле было хорошо заметно, что она творит его с внутренним трепетом и изнутри любящего сердца. Слыша какие-то сплетни и не будучи в силах направить беседу к лучшему, она вставала и уходила, ибо хорошо понимала, что из-за них нарушается сердечный покой и любовь к Богу. В том, что ей велели, она была столь усердна, что нам нередко казалось, что ей сие не по силам.
Однажды конвент пребывал в скорби по причине войны[67]
, и сестры совместно творили молитву святой Маргарите[68]. А ей о том не было ведомо. Когда наступило время вечерней молитвы и она находилась на монастырском дворе, воссиял свет удивительной красоты, стремительный, как бы блеск молнии, и некоторые сестры его отчетливо видели, а равно внешние люди. Они испугались, что хор загорелся. Свет миновал, но сестры, его увидавшие, не знали, что бы он мог означать. Блаженная же сестра стала их спрашивать прямо-таки в каком-то неистовстве, какую молитву творил конвент. И ей было сказано: святой Маргарите. И тогда она распростерлась на полу перед всем конвентом посреди хора и сотворила ту же молитву. А когда хотела подняться, то оказалась столь слабой, что двум сестрам пришлось ее уводить. В оной слабости она оставалась XIII недель, и все думали, что она тяжко болеет. Впоследствии она сказала, что была наказана святой Маргаритой, поскольку не сотворила ей молитвы. Та явилась-де ей в столь ослепительном свете, что вынести его было сверх ее сил, и, кроме этой, никакой другой болезни у нее не было.Как-то раз она сидела после вечерней молитвы в хоре, и тут, пройдя через хор, к ней подошел прехорошенький Мальчик. Когда он приблизился к ней, то она, увидав, что он такой славный, спросила: «Ах, мое милое дитя, кто ты?» Он же ответил ей с нежностью: «Аз и Троица — едино. И как сие истинно, так истинно то, что ты никогда не разлучишься со Мной».