Житие сестер обители Тёсс

И вот, покуда она таким образом изощрялась в похожих на сию добродетелях, Господь наш восхотел привлечь ее к Себе ближе и угасить досаждавшую ей тоску, промыслив так, чтобы супруг ее помер. Но Он всё еще хотел испытать ее и проверить и не желал утишить ее жажды без особых страданий, ибо ее родственники решили принудить ее силой к тому, чтобы она вышла замуж за другого, благородного и добропорядочного господина. Из-за их настойчивых просьб и телесной привлекательности, присущей оному господину, а еще потому, что Господь наш желал, чтобы ей побороться, она впала в отчаяние, прежде чем превозмогла и преодолела себя. Ей было скверно, и все-таки божественная благодать ей помогла, так что она вовсе отказалась от мира. В городе Винтертур проживала одна очень добрая сестра, которая за нее усердно молилась, дабы Бог помог ей уйти в наш монастырь. В тот день, когда Адельхайд облачилась в монашеское одеяние, ей привиделось, что некая звезда удивительной красоты спустилась с небес к нам на алтарь. Сестра тому удивилась и пришла в нашу обитель. Здесь она нашла ее лежащей пред алтарем.

Сколь свято жила Адельхайд с этого часа вплоть до самой кончины, о том можно было бы долго рассказывать, и, прежде всего, она была так смиренна, что всех брало удивление. Она прикладывала немало усилий к тому, чтобы [ни о чем] не выказывать беспокойства, и даже о собственном чаде, жившем при ней. Когда сестра, присматривавшая за новициями, нещадно ее колотила, она не произносила ни единого слова. А ведь ей от побоев зачастую было очень несладко[165]. Устав Ордена она соблюдала с усердием, как только могла и умела. Усердная в хоре, с изрядным рвением исполняла все предписания — в надлежащее время вычитывала стихи [из Писания] либо пела, что должна была петь. У нее было неизменное обыкновение — во время заутрени сидеть за пюпитром[166] и освещать [его свечкой], словно какой-нибудь малый ребенок. Будучи больна телом, она не избегала того, чтобы ходить в трапезную. Сколь бы ни было малым какое-то яство, если община его не имела, то и она к нему ни за что не хотела притронуться[167]. Она усердно постилась, несмотря на то что порой по причине болезни едва могла таскать ноги. На общих работах почти всегда была первой и пряла с таким рвением, что на пальцах у нее зачастую бывали отеки. И хотя за неделю ею вырабатывалось гораздо больше принятой нормы, она всё сдавала как недельную норму. Порой ее мучила столь жестокая жажда, что у нее в теле иссыхало сердце, но она все-таки воздерживалась от питья в неурочное время. Если нужно было отправляться к столу, а ей было зябко, то она втыкала свои ноги в горячую золу и, скоро согревшись, не опаздывала к трапезе. Что бы ей ни приходилось делать, для общины либо отдельно для какой-нибудь из сестер, сколь бы то дело ни было презренным и грязным, она тем не менее вызывалась — смиренно, охотно и радостно. Особенно же с одной несчастной сестрой, которая была противна другим, она поступала по-доброму и оказывала такие услуги, какие той никто не хотел оказать, хотя самой оттого было так скверно, что от отвращения ее едва не тошнило. У нее была постоянная привычка бодрствовать в молитве после заутрени. Что из внешних упражнений она могла сделать, то исполняла столь тщательно, что хорошо было заметно, как она сопротивляется своей телесной изнеженности. И тем самым она удостоилась, что наш Господь изнутри возжег ее сердце особенно горячим желанием.

Прежде всего, она во всякое время испытывала особо сильную любовь и благоговение к детству нашего Господа и зачастую благочестиво предлагала себя нашей Владычице в помощь по уходу за Ним, своим единственным Возлюбленным. Сердечным и исполненным любовью желанием она стремилась к тому, чтобы всё ее тело было истерзано во имя служения сладкому Дитятке. Ей хотелось, чтобы с нее была содрана кожа — нашему Господу на пеленочки — и вытянуты жилы — в ниточку для Его распашоночки. Она желала, чтобы ее костный мозг был растолчен в порошок — ради кашки Ему, и мечтала, чтобы ее кровь была излита — Ему для купаньица, чтобы кости ее были бы сожжены — Ему для огня. Еще ей страстно хотелось, чтобы вся ее плоть была изъедена за всех согрешивших. Она томилась сердечной тоской по тому, чтобы ей досталась хотя бы капелька молока, которая капнула, когда Владычица наша кормила нашего Господа.

Сколь разнообразно упражнялась она в святом житии и в возвышенных добродетелях, об этом можно было бы долго рассказывать. У нее было III добродетели, и притом весьма благородных, которыми она светло просияла, посредством которых стяжала и сохранила всю ту благодать, каковую в ней творил Бог. То были: усердное уединение, совершенное терпение и подлинное смирение.