Но и я мечтал нанести врагу такой урон, чтобы немногие ушли — это на годы сняло бы с запада угрозу остатку Норика, сделало бы ненужным присутствие ругских, точнее — фердеруховских дружинников на нашем берегу, придало бы нам всем, норикцам, в глазах ругов добавочный вес, что никак не помешало бы. И потому, с немалым трудом убедив лавриакцев, я бесшумно расставил на стенах тысячи людей. Но помешала глупая случайность. Один из носильщиков, поднимавших на стены груз камней, сбил прикреплённый изнутри факел на единственный бывший под самой стеной стог сена. Один стог был на весь город, на который можно было сбить единственный пригодный для этого факел — и факел был сбит, и стог загорелся. Сидевшие до того тихо горе-защитники загомонили по всему периметру стен и тем показали врагам, что их ждёт горячая встреча. Те поняли, что штурм сорван, а осада была невозможна. Поэтому они бросили тут же в лесу приготовленные лестницы (мы их утром в лесу нашли) и спокойно ушли на запад у нас на глазах, не опасаясь вылазки, угнав то самое стадо. Хоть за это спасибо — Бог наказал неповерившего мне, в поучение всем прочим. Да и самый их уход тоже был признан совершённым через меня Божьим чудом. И когда пришла весть, что Фева с большим войском перешёл по льду Данубия и идёт берегом к Лавриаку — все до единого только на меня надеялись и мне подчинились. Фева шёл на алеманнов и тюрингов — отбивать у них новые тысячи данников, а самих отбросить от подвластного ему куска Прибрежного Норика. Мы все тоже стремились в подзащитные ругам земли, так что наши земные интересы в чём-то совпадали, а это уже позволило убедить Феву, что ему не следует гнать беженцев как скот, а надо дать им возможность свободно идти к Фавианису, только прикрывая нас. Это спасло немало жизней, не создало нежелательного озлобления, а то ведь простые воины всех народов, оказавшись хозяевами чужих жизней, способны звереть без всякого повода... Хорошо ещё, что этот поход возглавил Фева, а не Фердерух. Тот заранее понял, что боя не будет, а Северин с Февой пусть сами договариваются, а на себя взял защиту с малыми силами герульского порубежья. Какая же он умница... И как жаль, что этой голове уже недолго думать о благе своего народа — не голова, чистое золото, только вот — не на моём счету оно лежит... Не на нашем...
Теперь всё население долины Данубия собрано в одном месте, подчиняется мне и возглавляется нашим братством. И в Италии нас примут, пока у власти Одоакр, давший мне уже в том обещание через верных людей. Но вот беда — руги не отпустят своих данников, а им туда прежде желанный путь закрыт при Одоакре: Феве не сойтись с «королём торкилингов и ругов». И висит над нами меч Фердеруха — если ему удастся задуманное, нам конец. Кого он не перебьёт — добьют после его ухода с племенем на север герулы, алеманны и тюринги, которые кинутся в образовавшийся разрыв в силовой цепи. А после нас начнут истреблять друг друга — как было после распада гуннской державы, как было всегда и везде. Но это уже их трудности...
Сейчас Фердерух возглавляет заставы ругов на нашем берегу, прикрывает от тех же герулов, алеманнов и тюрингов, а заодно и от Одоакра. Что это необходимо — вы знаете, сами сталкивались с алеманнскими отрядами на ведущих в Тибурнию тропах. Совсем недавно его воины отразили набег алеманнов из-за Эннса. Но это означает, что мы фактически в его руках. Он нас не ненавидит, он просто слишком сильно любит ругов. И для спасения их он, не задумываясь, зальёт кровью последний римский очаг в долине Данубия. Ещё раз повторяю: я сделал всё возможное, чтобы он погиб после выступления против нас. От вас требуется лишь выдержка — поистине ослиная, даже больше, чем ослиное долготерпение. Требуется проповедь всепрощения величайшего — до самой большой нелепости в этом смысле, но чтобы ни один кулак не сжался, ни один меч не поднялся.