Жюль Верн

Проблема эта усложнялась еще и тем обстоятельством, что мальчик отличался слабым здоровьем, о чем свидетельствуют письма к Этцелю:

«У нас снова заболел Мишель, у него поднялась температура. Пришлось ехать в Абевиль. Здоровье мальчика причиняет нам немало огорчений. Воспитан он был не, важно, я с этим не спорю, но попробуйте наказать или потребовать неукоснительного соблюдения распорядка от ребенка, у которого что ни день — температура».

Плохое здоровье сына многое объясняет. В наши дни такого ребенка непременно отправили бы в горы, в профилакторий, а в те времена об этом не могло быть и речи, понадобились годы, прежде чем Мишелю удалось избавиться от последствий этого «скверного отклонения». Что же касается строгих воспитательных методов «добрых отцов», то они не оправдали себя и не смогли сломить непокорного ребенка. Пришлось прибегнуть к помощи врачей-психиатров, чтобы победить нервозность мальчика, казавшуюся единственной причиной всех бед. Обратились за советом к знаменитому доктору Бланшу. Судя по всему, пребывание в санатории в 1873 и 1874 годах улучшило состояние здоровья больного.

Но улучшение это длилось недолго. Чтобы противостоять неуравновешенности мальчика, родители прибегли к решительным мерам. Посоветовались с господином Блан шаром, директором колонии в Метрее. Восьмимесячное пребывание в этом исправительном доме лишь ухудшило положение дел, внушающих все большие опасения, и едва не привело к безумию или самоубийству. Принудительные меры вызвали протест у подростка и обострение общего болезненного состояния. Господин Бланшар благоразумно посоветовал испробовать воздействие семейной среды. Такая попытка была сделана, но особых надежд на нее не возлагалось.

С 1874 по 1878 год писатель снимал квартиру на улице Сюфрен в Нанте, а сын его учился в лицее. Жюль Верн писал тогда:

«Мишеля не в чем особо упрекнуть, разве что в расточительности да в незнании цены деньгам. Это невероятно, но во всех остальных отношениях «наблюдается некоторое улучшение». Тем не менее знакомства сына оставляли желать лучшего, к тому же он делал долги. Свобода, которой требовал для себя Мишель, шла ему не впрок, малейшее замечание со стороны родителей вызывало у него протест, толкало на дерзкие поступки.

Этцель в свою очередь тоже попытался урезонить непослушного юношу.

«Ваше чудесное письмо растрогало меня до глубины души, боюсь только, что Мишель все равно ничего не поймет, — писал Этцелю несчастный отец. — Его обуяла гордыня. Он не уважает ничего, что следует уважать, и остается глух к любым замечаниям. Придется самым энергичным образом воздействовать на него всей семьей. А если он так и не образумится, отправлю его в исправительный дом на несколько лет. Пока еще он не знает, что его ждет, но, если надо будет, узнает. Я не тешу себя никакими надеждами, ибо у этого четырнадцатилетнего ребенка, которому спокойно можно дать все двадцать пять, я наблюдаю преждевременную испорченность».

Родители были в ужасе, они потеряли всякое терпение. Юридические и административные власти не могли предложить отчаявшемуся отцу ничего, кроме самого последнего средства: препроводить Мишеля в городскую тюрьму. Там он мог поразмыслить на досуге, а отец его тем временем вел переговоры с капитаном корабля, отплывавшего в Индию. Известие о том, что его отправляют в плавание, Мишель принял вполне благосклонно. Такое наказание пришлось ему по душе. Единственное, о чем он просил, это чтобы ему посылали произведения отца!

Отец, вне всякого сомнения, был гораздо несчастнее, чем он. У него не хватило мужества проводить сына в Бордо и присутствовать при его отъезде. Забота эта была поручена дяде Полю. Проводы состоялись 4 февраля. «Что-то будет? — задается вопросом отец. — Я не знаю, но все здешние врачи в один голос утверждают, что мальчик находится в состоянии кризиса и ни в коей мере не может отвечать за свои поступки. Поможет ли море образумить его?» Наказание оказалось не слишком строгим: Мишеля взяли учеником лоцмана, причем есть он должен был за одним столом с капитаном, так что плавание было вполне приятным. 26 апреля корабль прибыл на остров Морис, и тут же распространился слух, что на борту его находится сын прославленного писателя. В тот же вечер в его честь был устроен банкет на 200 человек, плантатор, организовавший все это, оказал ему медвежью услугу. Я со своей стороны могу сказать, что мой отец сохранил прекрасные воспоминания об этой чудесной стоянке.

Наконец, судно причалило к берегам Индии. К величайшему изумлению местных жителей, молодой человек вышел под палящие лучи солнца в сюртуке и цилиндре! При воспоминании об этом он смеялся и сорок лет спустя. Мишель прибегнул к излюбленному методу всех подростков: сделал вид, будто плавание это не доставило ему ни малейшего удовольствия; он не устоял перед соблазном вызвать жалость к себе и огорчить тем самым отца. 28 ноября 1878 года Мишель отправил из Калькутты письмо, которое позволило ему взять реванш.