Жюль Верн

Позиция автора весьма недвусмысленна. К колонизации он относился положительно лишь в той мере, в какой она способствовала прекращению чудовищных жестокостей. И в то же время он ненавидел ее за грубые методы, обусловленные презрением к обездоленным расам и стремлением к одной лишь цели — эксплуатации их территории. Писатель не скупился на критику в отношении Англии как нации господствующей, отнюдь не извращая при этом истины. В равной степени это относилось и к его позиции осуждения «охоты на человека» (речь шла о диких племенах в Австралии), точно так же как и «цивилизаторских убийств» в Новой Зеландии. Однако все это нисколько не помешало ему по достоинству оценить последующие достижения цивилизации. И вовсе не потому, что Жюль Верн преклонялся перед западной цивилизацией. «Да разве они хуже других, те, кого вы зовете дикарями?» — говорит Немо, а Паганель в «Детях капитана Гранта» находит оправдание людоедству у маори, убедившись в том, что люди этой народности исполнены достоинства и мужества. Это ли не объективная и справедливая позиция?

Во время путешествия по Средиземному морю в 1878 году владелец «Сен-Мишеля» развлекается тем, что обдумывает некую «фантазию в духе „Доктора Окса”». Речь пойдет «о добровольно убитом». По первоначальному замыслу, действие романа должно было происходить в Америке. Но, поразмыслив, автор пришел к выводу, что мысль о самоубийстве при помощи третьего лица вряд ли могла прийти в голову баснословно богатому американцу, да и то, что ему наскучило вдруг изобилие, тоже вызывало сомнение. Такое могло приключиться лишь с человеком пассивным, а это не соответствовало заокеанскому характеру. Философ, последователь Конфуция, представлялся ему персонажем, способным дать такой урок, а богатый китаец — более расположенным воспользоваться им.

Жюль Верн «переносит действие своего романа в Китай, в обстановку более живописную, чем Соединенные Штаты».

Читатели «Ле Тан» познакомятся в 1879 году с романом «Треволнения одного китайца в Китае», этой фантазией, в меру насыщенной драматическими эпизодами, оживляющими веселое и простодушное повествование.

В 1889 году Жюль Верп отправляется на Антибский мыс и там снова обращается к своему роману. Вместе с Деннери он пытается сделать из него пьесу. Задача оказалась не из легких. К концу января 1889 года сценарий готов. «Остается написать пьесу», — заявляет романист. В сентябре 1890 года он, после многих переделок, напишет ее. Пьесу требует Дюкенель, а в октябре 1891 года Рошар хочет открыть этим спектаклем сезон в театре Порт-Сен-Мартен. Около 1925 года Клод Фаррер, увлеченный сюжетом этого романа, снова пытается приспособить его для сцены: спектакль Театра Сары Бернар был очарователен, но успеха не имел.

34. РОМАН АББАТА

На основе замысла Паскаля Груссе (Андре Лори) Жюль Верн пишет «Пятьсот миллионов бегумы» (1879).

В 1878 году Этцель рассказывал своему другу о полученной им рукописи, которую порекомендовал ему один аббат. Речь шла, как мы знаем со слов госпожи Вьерн, об аббате Мана. К несчастью, рукопись эта была слишком бесформенна, чтобы говорить о ее публикации, несмотря на горячее желание издателя оказать помощь автору. Быть может, удастся поручить ее более опытному писателю, который переделает все и извлечет из нее хоть какое-то произведение, которое можно будет напечатать? Этцель делится своими мыслями с Жюлем Верном и предлагает ему поработать над рукописью, сделать из нее роман.

Закончив правку корректуры «Пятнадцатилетнего капитана», Жюль Верн начинает читать рукопись, которая называется «Наследство Ланжеволя». Суждение его сурово:

«Романа, если можно назвать это романом, фактически не существует. В нем начисто отсутствуют действие, борьба, интрига ослаблена и не может захватить читателя. Никогда в жизни я не видел ничего более бесформенного: в тот самый момент, когда у читателя может появиться интерес, действие застывает. Сомневаться не приходится, весь интерес заключается в борьбе между пушкой и торпедой. И что же — одна так и не стреляет, другая — не разрывается! Не вижу во всем этом никакого смысла. Аббат носится с каким-то новым изобретением… но все бездействует.

Мало того, нужно было бы значительно усилить контраст между стальным городом и городом высокоразвитой цивилизации, описание которого и вовсе отсутствует… Доктор Саразен — самый обыкновенный янки. А француз, который противопоставляется этому ученому-злодею, должен проявить себя настоящим артистом.

Не знаю, что и сказать о заводе Круппа, ибо речь идет, несомненно, о Круппе. Завод, столь ревниво оберегаемый от посторонних взглядов! Марсель может проникнуть туда, переодевшись, а выходит оттуда с помощью напильника! Смех, да и только. Его приговаривают к смерти, а толку никакого, его побег должен стать кульминацией, а о нем — ни слова… Все надо начинать заново…»