Жива ли мать

На кладбище почти никого нет, лишь где-то сбоку стоят или бродят такие же фигуры, слегка ссутулившиеся, скорбящие, а может, они просто кажутся мне такими. Мои сестра с матерью – они знают, куда им идти, мой взгляд бегает сильнее, чем их, хотя я на редкость сосредоточена. Чем дальше, тем тут безветреннее, это благодаря большим деревьям, верхушек которых не видно из-за тумана. Грубые березовые стволы согревают, а возле растут кусты с бордовыми листьями, они всю зиму бордовые, и между ними виднеются заросшие мхом, словно бы почтенные, могилы, некоторые – с высокими колоннами и статуями, справа от меня лежит глава представительства Фредрик Холст. Значит, отец тоже тут похоронен? Я не думала о том, что у отца есть могила, я не приехала на похороны, потому что для меня история там и закончилась, однако сейчас я понимаю, что это, возможно, поразительно и неестественно, возможно, постыдно, что я ни на секунду не задумалась о том, где похоронен отец, где он лежал все эти годы, где его могила? Они не желают общаться со мной и поэтому тоже – потому что я не проявила интереса к отцовской могиле. Но сейчас я здесь.

Они не разговаривают, смотрят перед собой, их фигуры будто олицетворяют сосредоточенность, они приближаются к цели, чуть прибавляют шагу, огибают скамейку, я же останавливаюсь за кустом, вижу из-за него, как они остановились возле относительно новой могильной плиты, я вижу со стороны и плиту, и их.

Сняв рюкзак, Рут садится на корточки, убирает листья и увядшие цветы, она сняла варежки и листком бумаги сметает с плиты нападавшую с деревьев вокруг хвою, потом склоняется над рюкзаком и достает маленький веночек из мха и вереска, не круглый и не в виде сердца, он похож на большую булавку для галстука, это потому что мы возле отцовской могилы. Мать неподвижно стоит, не сводя глаз с могилы, о чем мать думает? Рут достает кладбищенскую свечку, на мать она не смотрит, Рут привыкла, что мать всегда так стоит, когда они навещают могилу отца, мать стоит как окаменевшая. Я ловлю себя на том, что мне хочется, чтобы мать наконец-то поговорила с отцом со всей строгостью. Рут зажигает свечу, ставит ее перед памятником, поправляет венок, чтобы на него красиво падал отсвет, и любуется результатом своих трудов. Она отряхивает землю с рук, поднимает варежки, но не надевает, смотрит на мать, мать стоит неподвижно, со стороны кажется, будто она закрыла глаза. Помню тот единственный на моей памяти раз, когда мать взбунтовалась – это случилось, когда она звала меня особенной девочкой и я чувствовала, что меня замечают, мы были на кухне одни, мать возле плиты, я, сидя за столом, рисовала. Матери нравилось, что я рисую, она советовала рисовать почаще, когда она сама ходила в школу, то рисовала лучше всех, она рассказывала мне об этом и показала, как рисовать розы: лепесток за лепестком, постепенно сужая круг. Мать бросила на меня взгляд, показавшийся мне шутливым, и спросила, могу ли я нарисовать бабушку Маргрету, отцовскую мать.

Она встала у меня за спиной и наклонилась, щекоча косой мне шею – я приняла это за ласку. Я нарисовала прямой пробор, строгие глаза, большую брошку на груди и, наконец, недовольно опущенные уголки губ, а потом вошел отец, и мать съежилась, отец, увидев рисунок, помрачнел, мать побледнела и сделала вид, будто это все ее не касается, «У тебя совсем уважения нет», – сказал отец, схватил рисунок и разорвал его, я ушла к себе в комнату, откуда слышала отцовский голос, а после все стихло, и я представила, как мать распустила волосы и полностью стала принадлежать отцу, впрочем, возможно, я все выдумываю, потому что нуждаюсь в этом.

Рут смотрит на мать, кажется, она вздыхает, быстро набирает воздуха и быстро, словно разочарованно, выдыхает его. Рут складывает вещи в рюкзак, она проделывала это уже много раз, каждую неделю в течение четырнадцати лет, вместе с матерью, и знает, куда выбросить старую кладбищенскую свечку, она хлопочет в метре от меня, я слышу, как свечка со стуком падает в ящик, если бы ты только знала, что твоя особенная девочка наблюдает за тобой из-за кустов. Рут подходит к матери и встает рядом, несколько секунд они стоят вместе, Рут обнимает мать за плечи, мать приходит в себя и будто бы поникает, она качает головой и говорит – я тоже это слышу: «Ну что ж».

Но дай посмотрю в твои глаза! Твои глаза, большие и темные! Они холодны, это я знаю, да! Но дай заглянуть в них, может, в глубине прячется мысль обо мне, крохотная добрая мысль обо мне!