Живая вещь

— А вы пытались что-нибудь сделать? Прибраться, например.

— Нет, нет, какое там. — Смурное личико искривилось жалобно, голубые глаза моргнули. — Это же всё она, от неё всё это!.. грязь сплошная!.. Один запах чего стоил, грязная постель, подгузники вонючие, с остатками еды пакетики. Её грязь, её запах. И ребёнок посередь, с той же грязью, с тем же запахом.

— Ребёнку было плохо, ребёнок, наверное, мучился.

— Ребёнок знай помалкивал, лежал себе тихо. Я как ни приду домой, молчит. Ну, так и лучше было. Стоит пошевельнуться, заплакать ребёнку-то, она сразу как вскинется, как заорёт и давай вещи швырять, бить как ненормальная! Сил-то у неё немерено, бывало, бушует по целому часу. А ребёнок слабенький был, пискнет порой, как котёночек.

— Может, у вашей жены и вправду что-то с нервами приключилось? У многих женщин после родов бывает. Ей нужно было к доктору.

Водянистые голубые глаза из зарослей веснушек глянули на Дэниела попристальней.

— Мне так все и говорят. Но я вот что думаю. Думаю, некоторые женщины такие от природы. Уродились такие, грязные да нечестивые. Я сюда пришёл… в церковь пришёл, потому что в церкви и сказать-то можно, что это грех… грех, что с ребёнком приключилось, грех, что она такая, грех то, что я сделал. Вернее, не сделал…

Кажется, он явился сюда за судом. Дэниел вздохнул:

— Сколько же ей лет?

— Восемнадцать.

— Сама ещё ребёнок.

— Нет, никакой она не ребёнок! Душу из меня вынула. А что, как и впрямь вернётся?

Дэниел не мог заставить себя призвать Джерри Берта к прощению.

— Я к вам за помощью, ваше преподобие. Помощь нужна. Мне.

Кислый запах изо рта, затхлый запах подмышек, брюк. В голосе уныние, отчаяние.

— Если вы не хотите её видеть, то и не надо. Ничего хорошего из этого не получится. Может быть, вам лучше пожить в другом месте? Найти себе какую-нибудь работу.

— Кто ж меня возьмёт на работу-то?

— Давайте зайдём в паб, потолкуем насчёт работы, — сказал Дэниел.

По выражению лица Джерри видно, что он продолжает ждать какого-то морального суждения, приговора.

— Вы знаете, что должны были защитить ребёнка. Помыть. Вызвать доктора.

— Я не мог. Ребёнок тоже был… неправильный… лежал в грязи и рвоте.

— Тем более нужно было что-то сделать!..

— Я… боялся этого ребёнка.

— Почему? Маленькое, беззащитное существо.

— Да, знаю, — сказал Джерри Берт. Странные капельки влаги мелькнули на маслянистой коже у него под глазами. — Ну кто вот мог подумать, что человек бывает таким слабаком? Как вообще можно дожить до такого? Можно ли, ваше преподобие, быть таким идиотом, таким беспомощным идиотом?..

— Можно, — сказал Дэниел. — Жизнь штука сложная.

Они выпили по пинте пива в пабе «Мешок гвоздей» — в тот вечер, и в другие вечера, когда Джерри Берт без предупреждения появлялся в церкви. Дэниел сидел за столиком, подняв воротник пальто (так не видно колоратки), чтоб это выглядело как разговор приятелей, а не беседа со священником. (Это была одна из тех привычек, за которую его не жаловали и частенько поругивали церковные старухи.) Дэниел думал о Барбаре Берт, воображая её смутно, и о мёртвой девочке Лорейн, представляя её и того хуже (раны, вонь, запуганное молчание, некому заступиться, заступиться некому!). У него мелькнула мысль, не попробовать ли разузнать у местных чиновников, каково, по их мнению, состояние Барбары, основательны ли страхи Джерри, что её отпустят домой. Но он не стал этого делать, почувствовав: для Джерри куда важнее, чтоб с ним просто общались, считались с его словами, верили в реальность и серьёзность его опасений, признавали его нравственный ужас перед Барбарой настоящим нравственным ужасом, а не попыткой переложить свою вину (хотя оттенок такой попытки имелся). «Я к вам за помощью, ваше преподобие», — слышал он в голове жалобный голос. Он подыскал для Джерри временную работу — возить на тележке мусор со стройки нового молодёжного христианского клуба, которую затеял Гидеон. Каким был Джерри раньше, до своего несчастья, Дэниел при всём желании не мог вообразить. Нынче от Джерри исходил лишь страх и отвращение к жизни. Как бы этим, между прочим, не заразиться…