Живая вещь

Хью Роуз возник однажды у неё на пороге с кипой журналов под названием «Fresco». Был он худой и слегка сутулый, у него были бледно-голубые глаза и рыжевато-золотистые волнистые волосы, местами торчащие, местами прилизанные, — выглядело это на первый взгляд как неудачная химическая завивка 30-х годов, но затем становилось понятно, что они просто не умеют расти по-другому. Фредерика купила журнал, угостила Хью растворимым кофе и спросила, почему журнал так называется. О, тут своего рода игра слов, отвечал гость важно-небрежно. Видите ли, журнал предназначен для публикации стихов свежих и точных, без неряшливости и сантиментов, ну а поскольку он задуман ещё и как международный, то итальянское слово «свежий», оно же «фреска», очень ему пристало. Вот, кстати, в этом номере напечатан его собственный стишок про белую чашку Фантен-Латура[131], что в кембриджском Музее Фицуильяма. Хью показал стихотворение Фредерике, ей понравилось. Написано совсем короткими строчками, а не уже тогда приевшимся задушевно-разговорным, лирическим пятистопным ямбом. Без прикрас изображалась чашка с блюдцем, которую, в свою очередь, без прикрас изобразил живописец. Стихотворение не выражало никаких посторонних чувств, слова свежие и яркие. В этом же номере был ещё перевод стихотворения Малларме «Ses purs ongles»[132], подписанный «Рафаэль Фабер». Здесь она не поняла ровным счётом ничего, кроме того, что это, кажется, сонет. Но Хью Роуз её очаровал. Он пил её «Нескафе», покусывал печенье и вдруг с обезоруживающей непосредственностью и самоиронией заявил, с набитым ртом, что Роуз — цветочная, ну просто невозможная фамилия для поэта, особенно для такого, у которого круглые розовые щёки (у него они как раз такие), — чем окончательно покорил Фредерику, сбил с насмешливого тона.

— Понимаешь, — продолжал Хью, — моя фамилия — это как препятствие, которое мне нужно преодолеть, имя — это данность, а данность ведь необходимо принимать? Согласна? Вот было бы у меня хотя бы несколько инициалов, звучало бы лучше. Можно было бы подписывать стихотворение, например, «Х. Р. Ф. Роуз». Уж получше, чем «Хью Роуз» — два жалких слога. Но родители решили не заморачиваться. Одно имя — меньше хлопот в банковских учреждениях.

— Мне всегда казалось, что «Поттер» тоже как-то не звучит.

— Ну, ты можешь выйти замуж, и будет другая фамилия. Ты могла бы стать даже Фредерикой Роуз.

— Ну уж нет. Мне нужно что-то вроде «Боуэн», «Сэквилль» или «Миддлтон» — благозвучное, но невычурное.

— Да, «Роуз» не благозвучно. У меня была девушка, которая называла меня «Роззи». Тоже неприятно.

— Тебе остаётся сделать свою фамилию выдающейся.

— Мой отец — выдающийся хирург.

— Выдающейся в литературных кругах! Чтоб, услышав её, люди думали не о розовом цвете, розах или румянце, а об Элиоте, Йейтсе — и Роузе.

— Роуз — это розовая роза.

— Роуз, роуз. Если много раз повторить, — сказала Фредерика, — то это просто слово, которое оканчивается на «с». Как анчоус.

— Розовый цвет мне даже не нравится.

— А мне нравится! Когда была маленькой, вообще была от него без ума, но потом мне сказали, что он не идёт рыжим.

— Тебе нравился розовый, потому что это девчачий цвет. А вот я — рыжеволосый, ну или рыжеватый, с такой фамилией, и к тому же парень.

— Мистер Роуз, ваше серо-белое стихотвореньице про чашку меня весьма впечатлило.

Хью сочинил и посвятил Фредерике не слишком значительную балладу — «Песнь о рыжеволосой даме». Угостил её карри и китайским рагу и пригласил в университетскую библиотеку. Вёл он себя так, будто влюбляется (чего Фредерика предпочитала не замечать), и, желая поделиться важной частью своей внутренней жизни, подарил ей нечто удивительное.

Кафетерий в подвальном помещении библиотеки — место уютное, в воздухе витает аромат свежей выпечки. Они сели лицом к стеклянной стенке со стеклянной же дверью, выходящей во внутренний дворик, что служит своего рода дном глубоченного, с кирпичными стенами, колодца. Посреди дворика на лужайке, у знаменитой магнолии (тогда ещё низенького кустика), сцепив руки за спиной, стояли и беседовали двое, облачённые в традиционные кембриджские мантии магистра гуманитарных наук. Хью Роуз шепнул:

— Вот самый умный человек, кого я знаю.

— Который из них?

— С тёмными волосами. Рафаэль Фабер. Специалист по Малларме.

— Впервые слышу.

Собеседники принялись не спеша обходить лужайку.

— Он член колледжа Святого Михаила. Выдающийся человек. Великолепный преподаватель. А ещё поэт. Настоящий! Устраивает у себя поэтические вечера, куда приглашает только избранных, — получить приглашение непросто. Мы и «Fresco» создали под влиянием его идей, хотим писать в его духе…