Живая вещь

Домой Маркус поехал с противоречивыми чувствами: с одной стороны, им, как и другими ребятами, владело ощущение восторга от поездки, с другой — проповедь Гидеона не могла в нём не вызвать неизбежного, неодолимого поттеровского скептицизма. Он лежал в кровати, в безопасности своей комнаты с белыми стенами, и думал о Боге — впервые с тех пор, как перестал слушать Лукаса Симмонса, который объяснял его, Маркуса, необычные дарования тем, что он отмечен вниманием высших сил, особой печатью. В голове вдруг закружились, угрожающе, одни и те же последовательности форм, фигур (раньше он склонен был воспринимать эти свои состояния как подступающее безумие). В повторявшихся этих овальных сегментах (словно мир предстал в фасетках рифлёного матового стекла ванной комнаты!) непостижимым образом запечатлелся и мог быть разгадан смысл всего увиденного в эти дни. Белые муравьиные куколки, сложенные в хитрый штабель… мельтешащие овечьи зады… блестящие заплетённые звенья волос в косе Руфи… чья-то грудная клетка, живот… белые лица, устремлённые к Гидеону, озарённому печью, сияющему… Маркус коснулся пальцами своей овальной щеки, взглянул на неровный овал набухающей луны в окошке. Да, есть Бог Гидеона, подумал Маркус, и сам Он — как Гидеон, бог-человек, окутанный золотым светом, готовый утешить в львиных объятиях… Но есть и некоторый другой Бог — Бог таинственного, всеобъемлющего, хитро созданного порядка, овальных форм и муравьиных гнёзд, Бог щетинящихся подземных закоулков, составных частей, сплетений, фигур, Бог энергии, порождающей формы, бесконечное множество форм! Со стороны Лукаса было полным безумием полагать, будто есть какой-то особый канал связи с этим Богом. Он и так ведь проницает собой всё — от меня, Маркуса, до любой вещи в мире. О Нём мыслить опасно, но Его предназначение теперь очевидно… Ещё Маркусу вспомнились любознательные речи Жаклин и красивая коса Руфи… По венам побежал адреналин — но уже не от таблетки-полумесяца, а собственный.

18 Hic Ille Raphael [130]