Читаем Живая вещь полностью

Живая вещь

— Может, и стремлюсь, — грустно ответила Фредерика (как знать, не угадал ли Алан? а если угадал, то это, наверное, важная черта её натуры).

Интервью появилось, как и было обещано, в следующем номере «Кембриджских записок», под заголовком «Рафаэль Фабер: поэт и учёный», очерк Фредерики Поттер о преподавателе колледжа Святого Михаила. Фредерика очень долго корпела над статьёй. Тони и Алан потом вырезали какие-то лишние абзацы и ловко перемешали строки критического комментария с фактами биографии. Фредерика недурно написала о стихотворениях; сопоставила языковой цветок-идею Малларме с цветами Д. Г. Лоуренса, в высшей степени половыми и антропоморфными. Рассказала, как «странно и необычно беседовать с человеком без родного языка, человеком, отсечённым от своих корней». (От метафоры отсечённых корней ей сделалось не по себе, и она поменяла фразу: «беседовать с человеком, утратившим связь с родной почвой».) Описала она и манеру, в какой он читает лекции, и аскетичное убранство его комнаты — так принято в жанре интервью.

Вскоре она получила письмо:

Уважаемая мисс Поттер,

хочу выразить крайнее недовольство упоминаниями о моей личной жизни, которые Вы не постеснялись включить в Ваш очерк в «Кембриджских записках». Если бы я знал, что Вы напишете в таком стиле, в разговоре с Вами я бы ограничился наблюдениями о поэтической технике, с каковыми Вы обошлись не в пример тактичнее.

Рафаэль Фабер

Фредерика в негодовании показала письмо Алану и Тони:

— Я ведь не написала ничего такого, что не было бы уже о нём известно. Другого я и не знаю. Моя статья пронизана чувством подлинного восхищения!

— Люди любят пооткровенничать, — заметил Тони. — Болтают всякое, а потом прочтут это про себя в статье и сразу начинают возмущаться.

— Что же мне теперь делать?

— Ждать, — ответил Алан.

— Чего? Он же меня ненавидит.

— Зато теперь ты ему точно запомнилась.

Она продолжала подолгу сиживать в читальном зале Андерсона. Наблюдала, как он работает, да и сама немало читала. Её уже не удивляло (хоть и очень задевало), что он, проходя мимо по пути в кафетерий, не улыбался ей в ответ, да и вообще вёл себя так, будто они незнакомы. Как-то раз он отлучился; она прикинула, что его не будет с четверть часа, и решила посмотреть, что же он читает. Не слишком много удалось ей почерпнуть из увиденного: на столе лежали какие-то тома на древнееврейском и древнегреческом, переписка Малларме, переписка Рильке и книжечка Рильке «Дуинские элегии» (своя, не библиотечная). Записи от руки выглядели так же, как его напечатанные стихотворения — изящные, мелкие, чёрные и чёткие, со всех сторон окружённые белизной страницы. Некоторые строчки были на греческом, некоторые — на иврите. Человека в этих записях выдавали разве что рисунки-каракули внизу страницы; присмотревшись, она разглядела вазы, банки, бутылки, кувшины — пузатые, высокие, с носиком, с горлышком, приземистые. И над ними, обведённые ровной рамочкой, слова — «конкретная универсалия»[156]. Живой почерк Рафаэля обладал каким-то колдовским действием на Фредерику: при виде подписанного им конверта её бросало в дрожь; и вот сейчас она могла следить, как рождаются эти строки, как слова вытекают из его руки одно за другим, естественно и непринуждённо! Она приблизила свою руку к белой странице… Рафаэль тихо подошёл сзади и ледяным шёпотом осведомился, не может ли ей чем-то помочь. Она отдёрнула руку, будто обжёгшись! Затараторила:

— Прошу прощения. Мне вдруг стало страшно любопытно, что вы читаете. Мне очень… Я всё думала о ваших стихах, и мне вдруг очень захотелось понять… Мне ужасно неловко.

— Читать и писать — занятия очень личные, мисс Поттер. По крайней мере, в моём понимании.

— Простите меня, пожалуйста!

— Ну и что же, ваши изыскания оказались успешны? Вы что-то поняли?

— Я не знаю иврита и греческого. И не знаю, что такое «конкретная универсалия».

— Ну так узнайте. — Он сел. — И как узнаете, сообщите.

— Насчёт моего очерка, доктор Фабер… Я… я ведь написала его из чувства глубокого восхищения…

Рафаэль указал на табличку на столе, прочёл наставительно:

— «Пожалуйста, соблюдайте тишину». — Повернулся к своим книгам, бросил напоследок через плечо: — И довольно уже об этом, мисс Поттер.