Живая защита

— Зачем вы так… Неужели с той поры обиду сохранили? Если бы спокойно продумали все, то сами увидели бы — не на что обижаться.

Корреспондент поправил очки.

— Ладно, с вами воздержусь. Толку все равно будет мало. Пойду к Зимарину.

Придерживая торчавший из кармана блокнот, он отвернулся от Павла и пошел в контору.

4

В очередном номере дорожной газеты Павел увидел свой портрет — копию фотокарточки из личного дела. Странное чувство наполнило его, когда рассматривал свое и уже не совсем свое, с официальной отчужденностью лицо. Приятно было и горько. Эту статью и этот портрет делали те же руки, что писали о Дементьеве… И портрет странный. Брови черные, широкие — его; волосы, тяжело уложенные на правую сторону, тоже его. А вот в глазах редакционный ретушер ухитрился сделать мгновенный испуг. Павел будто впервые в жизни заметил на себе устрашающий взгляд стеклянного объектива и вздрогнул. И несуществовавшее мгновение замерло на газетной странице.

«Я же не такой!» — словно в оправдание не терпелось Павлу сказать каждому работнику дистанции.

Встретился Зимарин.

— Поздравляю! — с лукавой хитрецой в глазах сказал он. — Теперь вся дорога узнает о тебе.

Павел покраснел.

— Зачем вы затеяли…

Лидия Александровна сама разыскала его.

— Вы видели! Нет, вы посмотрите… — Она трясла перед Павлом пачкой газет и пожимала плечами. — Ни с кем не согласовали, без ведома Владимира Анатольевича и — такое… Вы понимаете, что может быть?

Пока он понял одно: секретарша напугана известностью Барумова. Это настроение, конечно же, передалось от начальника дистанции. А коль так, то Барумову надо радоваться. Вот если бы не было этого испуга в глазах на портрете.

По пути домой Павлу на глаза попался Тамочкин. Прочувствованно приложил руку к груди.

— Рад… у тебя, оказывается, светлая голова. Рад! Не о каждом из нас напишут такое. Да еще с портретом.

У Павла в глубине души все чаще рождалась удовлетворенная благодарность Зимарину и корреспонденту. За машину, за все, что вложено в нее, за свой труд. «А я, оказывается, недалеко ушел от Дементьева, — посмеялся над собой Барумов. — Честолюбец…»

Теперь жди запросов о машине с других дистанций. Что ж, он ответит подробными письмами. А потребуется — в любое время поедет и расскажет, как изготовить ее своими силами. И удивлялся: с других дистанций, где еще вчера не знали о его существовании… Вот она, жизнь-то, какая.

Дома Павел сел за стол и развернул газету. Хотелось не торопясь прочитать статью о себе. Не тут-то было…

— Сы-ы-ын! — раздался голос Гришки, влетевшего в квартиру.

Из крупноячеистой авоськи падали грецкие орехи. В середине сетки, засыпанная орехами, торчала бутылка кефира.

— Закуска найдется? Обмыть надо! И статью в газете. Читал лично. Рассказываю, а на меня уставился ты…

Павел отодвинул газету, посмотрел на тяжелую сетку и засмеялся.

— Это в роддом? Кефир — это кстати…

— Галке! Она страсть как любит!

— Да-а-а, приготовился ты, надо сказать, отменно. Ладно, в роддом пойдем вместе, я тоже хочу поздравить Галку.

Павел отнял у Гришки сетку и повесил на крючок вешалки.

— Найдем, что передать кроме.

— А то как же! Уж я-то знаю, что ей надо!

Гришка сдернул сетку, с десяток орехов покатилось по полу. С помощью газет упаковали заново и пошли. На улице выяснилось, что Гришка еще не сообщил в деревню о рождении сына. Зачем? Оттуда все равно не помогут Галке — рассуждал он.

— Да они же родители! Небось каждую ночь сны замучили.

Подействовало. Свернули к почте. Потом зашли в гастроном.

Роддом размещался в двухэтажном доме, в конце тихой узкой улочки. Передачи роженицам брали в просторной комнате с деревянными диванами вдоль стен. По пути в эту комнату в полутемном коридоре с единственной лампочкой под потолком Гришка остановился, сдерживая радостный смех: в роддоме строго оберегалась тишина.

— Глянь-ка…

На стене был приклеен список. Отыскали строку: «Матузкова Галина. Сын, 4200».

— Богатырь! — прошептал Гришка и засмеялся. — Сколько Матузковых развелось. Был один, а теперь трое.

В комнату передач успели вовремя. Молодая полная нянечка, туго обтянутая халатом, уже подняла круглую плетеную корзину с бутылками кефира, стеклянными банками фруктовых консервов.

— Девушка! — подскочил к ней Гришка. — Милая, хорошая, симпатичненькая… Если б не сын, на тебе женился бы. У-ух, сдобная!

Нянечка засмеялась.

— Возьми, пожалуйста. Галке Матузковой. Сына родила…

Гришка совал в корзину сверток за свертком, а нянечка, завороженная радостной суетливостью молодого папы, стояла и улыбалась светло и весело.

— Такая симпатичненькая!.. Записочку еще передай. И поцелуй. Эх, не знал, где надо невест искать. У меня дружок есть, — бегло повел глазами в сторону Павла. — Давно подыскивает. А чего искать?..

Ушла, покоренная напором новоявленного отца семейства. Гришка заметил на себе взгляды бабушек, дедушек, смиренных пап со сложенными на коленях мускулистыми руками, рассевшихся на деревянных диванах. «Смотрят, словно жирафу в роддоме увидели. А если и впрямь как дикий жираф?» Смутился, повернувшись к плакату.