Живая защита

Вечером возвращались в Кузнищи пригородным поездом. Павел сидел один, прислонившись плечом к стене. В сумерках темными всполохами проскакивали мимо окна дикие яблони. Лицо пылало как обожженное ночным костром. Сквозь дрему слышал болтовню Гришки, писк девок, стиснутых парнями.

В Кузнищах из вагона выходил последним. От вокзала тянулась широкая, обсаженная тополями улица. Название — Паровозная. Через квартал ее пересекала Токарная, еще через квартал — проспект Машинистов. Поселок был рожден чугункой, и вот уже более ста лет жизнь Кузнищ была неразрывна с жизнью железной дороги.

Павел свернул вправо, на Сигнальную. На этой улице тротуары и проезжая часть были заасфальтированы. В дальнем конце виднелся клуб железнодорожников, ярко освещенный паровозными прожекторами, установленными на крышах соседних домов. На тротуарах — гуляющие. Многие из них и не знают, что такое грязь на пашне, гул трактора в открытой степи, леденистый ветер вдоль насыпи. Хорошо бы сейчас вот так же выйти из клуба после концерта, чистеньким, отутюженным. И не думать о том, что перед отходом поезда не успел проверить, хорошо ли на ночь прикопан остаток сеянцев, и не беспокоиться, успеют ли утром подвезти посадочный материал, чтобы не допустить вынужденного простоя трактора. Кажется, что у гуляющих вся жизнь без единого облачка, а счастья — нескончаемый океан.

Слева глухо вж-ж-жикнула калитка. Звук солидной, по-хозяйски сколоченной двери. «Где-то уже слышал», — подумал Павел. Глянул на калитку. Ну где же кроме? Это когда с Гришкой… Не зайти ли к Якову Сергеевичу? То да се, мол, как пожинаете. Остановился. Вот, скажут, другого времени не нашел…

Свернул к калитке, крутнул стальное кольцо щеколды. От калитки — та же дорожка из красного кирпича, елочкой, точно ковер. С ковра по ступенькам — к веранде. Посмыгал сапогами по пружинистой решетке, вытер лицо платком.

На стук вышел… Ванек Вендейко. Черт тебя прислал! Еще не сбросил телогрейки, видно, только что появился.

— Ты чего… сюда?

Глупый вопрос. Мало ли чего? Может быть, здесь тетка. Или брат. Сразу не придумаешь, о чем говорить.

— Я живу здесь.

— Вон что-о-о… А Яков Сергеевич?

— Мой отец. Позвать?

— Вон что-о-о…

Другие слова не находятся. Можно и позвать, да о чем разговаривать?

— А девушка? Такая, знаешь…

— Она одна у нас. Сеструха, Ленка. На дежурстве, еще не пришла.

— Лена, значит… Я зашел вот что… Не проспи к поезду. Тот участок надо кончать. Будем переезжать на новое место.

— Нет, не просплю! Сеструха кого хочешь подымет…

Уходил в сопровождении всепонимающего взгляда. Как под конвоем. Стук калитки солидный, твердый. Как будто путь в этот дом отрезан, так это крепко — вж-ж-жак, и — конец.

Шел по Сигнальной как оплеванный. Не стыд ли! Это хорошо, что ее не было дома. А если бы? Истинным дурачком стоял бы перед ней и перед Ваньком. Гуляющие шаркали ногами, смеялись над чем-то, будто знали о неудачном визите.

На тротуаре показалась девичья фигурка. Идет прямо на него. В руках маленький чемоданчик. Обостренное чутье сразу же подсказало Павлу: она, Лена. Дежурство кончилось. Модничает, будто совсем уж врач. С таким чемоданчиком разъезжают врачи «Скорой помощи».

Смотрит в упор, будто он провинился. Не знаешь, что и делать, когда поравняется…

Павел свернул на проезжую часть, пропустил перед собой вялую парочку, нырнул в тень от лип. И тут же в душе выругал себя самыми последними словами. Да нет же, не она. Эта ого какого роста! Шаги как у грузчика. И не чемоданчик в руках, а плоская плетеная корзинка…

Смеясь над собой, улыбаясь каждому встречному, шел Барумов к железнодорожному клубу. У касс толпа. На очередной сеанс билетов нет. Следующий сеанс для Павла — поздно, вернется в общежитие не раньше полуночи. А надо еще в столовую, потом помыться под душем, успеть отдохнуть, чтобы завтра не волынить, а работать. И пошел на Паровозную, потом свернул к Токарной.

Тем временем Ванек Вендейко, мокрый от напряженного бега, ворвался в общежитие. Гришка перед зеркалом прилизывал волосы: скоро идти в столовую.

— Докладываю! — рванул Ванек с порога и закашлялся. Воздуха в легких не хватило. Бухнулся на Гришкину постель, шапкой размазал по лицу пот.

— Начальник только что приходил к нам! Фф-фух, жарко…

— Какой начальник? К кому?

— Не понимает. Барумов, к нам! А точнее — к Ленке. Понял? Так и спросил: девушка, дескать, потерялась в этом доме…

Гришка еще раз лизнул расческой по пробору, удивленно повернулся к своему помощнику. Что за фокус? И медленно, медленно, будто вникая в сложный механизм неведомой машины, стал разбираться, что к чему.

Барумов незнаком с Ленкой, это ясно. Иначе бы не назвал просто девушкой. Но видел когда-то. Скорее всего, засек в тот раз. Почему засек? Скорее всего потому, что по вкусу пришлась. Это называется лезть напролом. Как лезть — его дело. Но к кому лезть, это уже не только его дело.