А с баней связан ещё такой эпизод. В горах у меня был довольно серьёзный перелом — четыре месяца ходил в гипсе. Ребята звонят:
— Мы идём в баню… Ну и что — «в гипсе»?
Они купили целлофановый мешок, завернули ногу, и мы хорошо попарились. А потом Володя с Гариком разошлись. И наше тесное общение подошло к концу…
—
— Не знаю. У нас не было принято лезть в душу к человеку. Не хочет сам рассказывать — значит, на то есть серьёзные причины. Но между ними пробежала кошечка — причём, не серая, а чёрная. Володя переживал этот разрыв. И не потому, что был виноват — нет! Он переживал сам факт разрыва. Ведь Володю и Гарика связывала очень давняя дружба, их очень многое связывало.
—
— Они ко мне приехали почти сразу после знакомства. Володя звонит:
— Ой, Лешка, с такой женщиной познакомился! Можно мы к тебе приедем?
Приезжают часов в одиннадцать, после спектакля. Я смотрю и не могу понять — ну очень знакомое лицо! Говорит с акцентом — эстонка или латышка?.. Господи, да это же Марина Влади! Марина… Она очень многое сделала для Володи — очень!
У нас как? Два таких человека. Да не может быть, чтобы всё было чисто! У нас же умеют придумывать! А им вначале было трудно жить — просто негде. Вот они и скитались, снимали квартиры — сначала на Фрунзенской, потом на Матвеевской. Тогда мы во многих компаниях встречались…
А на Малой Грузинской я у него был всего несколько раз. Мы ходили смотреть дом, когда он ещё строился:
— Смотри, буду жить рядом с тобой…
А его дом виден из моего окна. Но заходили друг к другу очень редко, что неудивительно при его и моей разъездной жизни. У меня экспедиция, у него гастроли, поездки — это же разводит людей…
—
— Володя написал в картину четырнадцать песен, сам хотел сниматься. Но тогда произошла история с автором сценария Хмеликом. Володя принёс не тексты, а уже готовые песни. Показал. Сидели: Хмелик, режиссёр фильма Борис Рыцарев и я. Хмелик сказал:
— Ты, Володя, тянешь одеяло на себя. Из сказки хочешь сделать мюзикл…
В. Высоцкий. Черновик «Серенады Соловья-разбойника» для к/ф «Иван да Марья». 1973 г.
Володя тоже что-то сказал; он ведь, если задумал, то отстаивал это дело до конца! В общем, они крупно поговорили, во многом разошлись. Володя окончательно решил не играть. Да я думаю, что тогда Володе уже не очень-то хотелось тратиться на эту работу…
Где-то у меня должна быть очень интересная кассета. Ещё до этого разговора мы сидели у Бориса Рыцарева, и Володя пел эти песни, вернее, ещё эскизы. И они всё это обсуждали — то есть крутились мозги, работала мысль. Я помню, что она всегда лежала у меня отдельно, надо будет обязательно найти. Ну а в фильме все Володины песни порезаны — много сокращений и переделок. Жаль, ведь песни были очень хорошие, без дураков.
В июле восьмидесятого я был на съёмках в Хакассии, далеко в горах. И что-то было со связью, мы не могли дозвониться не только до Москвы — до Абакана. Прилетает второй оператор: «Высоцкий умер…» Я помчался в Абазу, маленький городок в ста километрах от Абакана. И здесь началось что-то потустороннее: неделю нас не могли соединить с Абаканом, а тут мне сразу же дали квартиру Володи. Подошёл Валера Янклович:
— Завтра утром похороны. Ты не успеешь…
Действительно, первый рейс на Москву был только на следующий день. Я дал телеграмму и позвонил жене. И как она через все эти кордоны и толпы смогла пройти в театр — тоже мистика. С моей телеграммой и чёрными гладиолусами в руках. И никто её не остановил.
Александра Александровна Дикая была большим специалистом по гладиолусам. Осенью она делала срезку и приносила — почти совершенно чёрные. Я знал, что Володе нравились черные гладиолусы…
Феликс Михайлович Дашков
—
— В течение тридцати лет командовал я различными судами: грузовыми, а последние двадцать лет — пассажирскими, плавал на теплоходе «Литва» десять лет (где мы и познакомились с Владимиром Высоцким), пять лет на «Белоруссии» и пять лет на теплоходе «Адмирал Нахимов» — до 1984 г. Последние три года работал лоцманом в Ялтинском порту. А теперь — на пенсии. Вот уже год живу в Москве — вернулся опять к своим родным «пенатам». Москвич.