— Вы чего — уронили?! — нахмурился усатый фашист, ставя бутылку на пол. — Ну, сейчас… Уронить фюрера… Я сейчас позову обер-лейтенанта! Он вам покажет… покажет!.. Стадо свиней!
Немец снова вышел.
Александр Георгиевич опустился на корточки перед учеником и крепко взял Витю за плечи.
— Витя, смотри на меня, — строго сказал учитель. — Если офицер спросит тебя о портрете, скажешь, что он висел криво и я хотел его поправить. Понял? Скажешь, что я. Ты меня понял?!
— Ненавижу, — тихо прошептал мальчик, опустив голову. — Ненавижу их…
— Нет! Нельзя! Нельзя ненавидеть, слышишь? — учитель почти тряхнул Витю за плечи. — Нужно молиться и верить! Ненавидеть — нельзя!
— Нет…
Дверь снова распахнулась, и в учебный класс вошёл обер-лейтенант Мартин Клаус, а вслед за ним — выпивший усатый надзиратель.
— Вот, герр обер-лейтенант, — заплетающимся языком промямлил штабс-ефрейтор, указывая на осколки стекла на полу. — Рамку разбили…
— Вижу, — ответил офицер с кортиком и бросил усатому пренебрежительно: — А ты, пьянь, пшёл вон отсюда. Сам разберусь.
— Слушаюсь…
Попятившись, надзиратель покинул класс.
— Ну, — Клаус присел на корточки и посмотрел с улыбкой на стоящего у доски светловолосого мальчишку. — Это ведь ты сделал?
— Нет, — ответил офицеру по-немецки Александр, сделав шаг вперёд. — Это я, герр обер-лейтенант, хотел поправить портрет, но он сорвался…
Молодой нацист зло взглянул на старика-учителя.
— Ты за дурака меня держишь, поп? — процедил Клаус. — Ты пастве своей сказки рассказывать будешь! А мне тут всё понятно.
Обер-лейтенант посмотрел снова на Витю и начал говорить с ним по-русски.
— Ты хотел сорвать фото, мальчик?
— Нет, — тихо ответил Витя, не глядя на немца. — Я хотел поправить…
— Врёшь, — вздохнул Клаус. — Боишься. Потому врёшь.
— Не вру, — шмыгнул носом паренёк. — Не вру. Ихь либе Дойчланд…
— Что ты сказал? — удивлённо спросил обер-лейтенант по-русски. — Повторить.
— Ихь либе Дойчланд…
Фашист рассмеялся, похлопав Витю по плечу.
— Молодец! Вот, — обратился он к классу, — пример берите! Мальчик любит Германию. Молодец! Конфету хочешь?
— Нет, — тихо ответил Витя, не поднимая глаз.
— Нет? — удивился обер-лейтенант. — А чего хочешь?
Мальчик посмотрел на офицера.
— Хочу знать, где Маша…
— Маша? А кто эта Маша? — спросил с интересом немец.
— Моя сестра. Её на машине с крестом увезли…
— А, — кивнул Клаус, поправив фуражку. — Медики, значит, увезли. Что же. Жалко — ничем не могу помочь. Нет больше твоей Маши.
Витя посмотрел на фашиста. По покрасневшим щекам мальчика потекли слёзы.
— Мне знакомый врач рассказал, — продолжил Клаус нейтральным тоном. — У твоей сестры возьмут кровь, чтобы отдать её нашим раненым солдатам. Врач сказал, как он это сделает. Твою сестру подвесят под мышки, потом сделают несколько надрезов на пятках. И станут ждать, пока вся кровь не вытечет. Так что сестру ты больше не увидишь. Но её кровь нужна Германии. А ты же любишь Германию?
Класс молчал. Лицо Вити вдруг стало бледным. Мальчик моргнул. Из глаз его выкатилась одна-единственная слеза.
— А как я могу быть нужен Германии? — тихо спросил у немца Витя.
Обер-лейтенант рассмеялся.
— А ты нравишься мне, мальчик! Нравишься… Проси, чего хочешь.
Витя заметил, что к поясу обер-лейтенанта прикреплены ножны с коротким кортиком.
— Можно подержать? — спросил вдруг мальчишка.
— Кортик? — переспросил немец. — Это награда моего отца. Он тоже был солдатом. Героем. Подержать хочешь? Ну, такому хорошему мальчику могу и разрешить.
Обер-лейтенант достал блестящий двадцатисантиметровый клинок из ножен и протянул его Вите.
— Держи аккуратно только.
Витя осторожно взял кортик за рукоятку и посмотрел на блестящее лезвие.
— Ихь либе Дойчланд, — тихо прошептал мальчик.
— Ну, довольно. Посмотрел и хватит, — сказал Клаус, протягивая руку, чтобы забрать клинок. Офицер взялся за край рукоятки кортика — но с удивлением понял, что русский мальчишка не отпускает эфес.
Мартин посмотрел на мальчика: лицо Вити было мертвенно-бледным, а глаза полны ярости.
— Что?..
Обер-лейтенант не успел договорить — светловолосый мальчишка неожиданно что было силы схватился за рукоятку кортика ещё и левой рукой и направил лезвие прямо в грудь немца. Резкое движение детских рук — и острый клинок вошёл в сердце обер-лейтенанта вермахта.
Девочки из класса вскрикнули.
Ошеломлённый смертельно раненый офицер круглыми от удивления глазами посмотрел на кортик, а потом — на искажённое ненавистью лицо маленького мальчика.
— Будь ты… проклят… — поперхнувшись кровью, прошептал Клаус.
Немец захрипел и, закрыв глаза, стал медленно оседать вниз, а потом камнем рухнул на деревянный пол. Кортик остался в руке мальчика.
Оправившись от шока, Александр подбежал к неподвижно застывшему Вите.
— Что же ты наделал? Что ты натворил?.. — тихо произнёс седой учитель. — Сядь. Сядь на место. Когда придут немцы, все скажете, что это сделал я. Поняли?
Но Витя не успел сесть. В класс вернулся усатый штабс-ефрейтор:
— Герр обер-лейтенант, разрешите…