Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

— Нет, лучше буду вдовою. Не найти такого. Духу нет.

Каждое воскресенье на базаре, где Физа Антоновна торговала варенцом, околачивался горластый, похожий на цыгана мужик, скупал старые патефоны и пластинки, подновлял, клеил, заменял головки и диски и выносил на толкучку снова, привлекая внимание пением Руслановой и Ляли Черной. Женя привязался к нему, бегал от молочного прилавка слушать «Валенки» и «Синенький скромный платочек», желая взять этого дяденьку в папки не за то, что он смугло — красивый и пробивной, а за патефон и пластинки, которые чудно и трогательно заполнят их комнату мелодией и русскими голосами.

— Пойдем за меня, — настаивал мужик.

— Погоди, еще подумаю.

— Вот тебе легла она спать, — рассказывали потом соседки, — и видит сон: входит почему-то к ней сам царь. «Здравствуйте», — поклонился. Она поднялась: «Здравствуйте, царь — батюшка». И опала духом. «Знаешь что, женщина, — он ей, — слыхал я, что ты одна, мужика убило, хочу я с тобой сойтиться жить, со мной не пропадешь». Она: «Господи, батюшка! А у меня ж ничего нету, и, как видишь, положить тебя не на что». — «Я не брезгую тобой. Наживем. И у сына будет счастливое детство со мной». Он вобран в военном, и шпоры бряцают на нем, погоны огнем полыхают, а лица не разобрать. Она, рассказывала, как сцепила руки: «Царь наш, я боюсь! Тебе надо миром управлять, до моей семьи у тебя руки не дойдут. Спасибо, что хоть вспомнил». И проснулась. Они и толкуют: «Раньше царя как увидят во сне, то обязательно беда будет. Не гонись замуж. Она и думает: о Боже, если я пойду за того, что патефонами торгует, у него никакого родства никогда не было, ему не понять родного, весь мир ему как базар. Ладно. Промантужу с Женей, не умру. Перебьюсь одна, а там жизнь подскажет».

Вдовы же постепенно выходили замуж. Любовь для них прошла, погасли девичьи ночные чувства, песни пролетели, как птицы, и когда, подобно птицам, возвращались откуда-то из-за моря, находили женщин без прежних желаний и прикрас. Душа искала просто опоры. В том возрасте женщины уже представлялись мальчику пожилыми, и было непонятно, зачем им мужья. Тридцать, тридцать два года — какое время. А ему казалось: зачем приводить в свой двор чужого мужчину, вызывать пересуды соседей, зачем же матери заставляют какого-то дядьку называть «папкой» и зачем дети, поплакав и постыдившись, называют их так? Женя помнит своих одногодков по улице. Как страдали они и ревновали матерей к «папкам», когда вечерами они ложились с ними спать на одной койке, как боялись признаться товарищам, что в семье их прибавился братик, сестричка!

Виктор ЛОГИНОВ

ВОЙНА ПОСТУЧАЛАСЬ… Рассказ

Пашка Никаноров любил поговорить. Когда он сходился с новым человеком, то спрашивал обычно, есть ли у него какая-нибудь отдушина. Не все понимали с первого раза. Он терпеливо разъяснял смысл простого слова. И почти не было случая в его практике, чтобы живой человек обходился без этой самой отдушины.

У самого Пашки отдушина была совсем безобидная. Он имел привычку в субботу выскальзывать из семейных пут — забывал суетную жизнь и напрямик через проходные дворы и газоны шпарил к пивному ларьку. Нес в кармане сушеную рыбку без названия (впрочем, любая такая рыбка называлась у него, по привычке, таранькой) и рядом с ней четвертинку — для «заправочки». Четвертинку он не всегда использовал, но без нее не появлялся.

Пашке было далеко за пятьдесят. По возрасту ему давным — давно полагалось отчество. Но так уж получилось, что отчество к Павлу Никанорову не привилось. И жена своего мужика называла Пашкой (гораздо реже Пашей) и все друзья и знакомые звали Пашкой. И на это имелась по крайней мере одна веская причина: он не отрастил пуза, был худощав и быстр, подвижен. В общем, выглядел гораздо моложе своих солидных лет. Возраст выдавали только глубокие морщины на щеках да заматерелая седина.

Каждую свободную субботу Пашка бегал к пивному ларьку, как в молодости на гулянье. Пил он умеренно, из расчета двух — трех рублей, не увлекался, зато наговориться успевал на целую неделю. Футбол, политика, женщины, последние городские новости и сплетни — любая тема ничуть не смущала Пашку. По каждому вопросу он имел свою точку зрения, но в споре был уважительным, прислушивался и к чужому мнению. И завсегдатаи пивной площадки — так называлось пространство вокруг ларька — это ценили. Пашка слыл человеком рассудительным и мудрым. Куда бы он ни глянул, везде ему находилось у столика место.

Пивная площадка, то есть заасфальтированный пятачок вокруг ларька, почти идеально круглый, с высокими металлическими столиками на одной ножке, располагалась на самом краю большого города, дальше домов не было, если не считать деревни, пока еще не вошедшей в городскую черту. Между этой деревней и пивной площадкой зеленела рощица, с одной стороны отделенная от мира каким-то высоким забором. Пашка, конечно, знал, что высоченный забор скрывал от постороннего глаза здание засекреченного института.