Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

Пашка махнул рукой — черт с ними, с повторными! Как и сержант, он залпом опорожнил свою кружку, утерся рукавом и кинулся за фронтовым дружком, который широко шагал от пятачка к роще.

— Я тут одно место знаю. Возле речки. Часто отдыхаю, — сказал тот, когда Пашка догнал его. — Вот встреча так встреча! Как живешь, лейтенант? Жив! Я рад.

— Живу — не горюю, я-то что. Вы-то как?..

— Отставить, лейтенант. К чему эти церемонии? Мы расстались — ты офицером был. И на «вы» мы не общались. Или я запамятовал?

— Нет, ты не запамятовал, сержант. Мы по — простому общались. — Пашка хотел назвать сержанта по имени и запнулся. — Хорошо общались! — поспешно прибавил он. — А жив я… разве ж забыл, как ты меня три дня на спине пер!

— Сколько, сколько? — смешливо удивился сержант. — Может, неделю? И когда это было?

— Вот тебе и на! Ты что, прорыв под Коростенем забыл, когда мы в котел попали? Еще майор

Петренко нас выводил. Меня фрицевский автоматчик насквозь продырявил! После Киева, помнишь, мы на запад рванули, а не — мец…

Коротким движением руки бывший сержант обрубил Пашкину речь на полуслове — как будто глотку перерезал. «Ого!» — успел подумать Пашка. Он и раньше догадывался, что сержант высоко взлетел, теперь же окончательно убедился. И смутился, сник.

— Коростень не забыл, — тихо проговорил сержант. — Мне тот день нельзя забыть. Но ты неправ, лейтенант: я тебя всего часов пять тащил.

— Неужто? А мне казалось… Да нет. я хорошо помню! То ночь, то день…

— В бреду, лейтенант. Ты без сознания был.

— А небо в алмазах?

— Что?

— Увидим небо в алмазах — не ты говорил? — с хитрецой спросил Пашка.

— Это помню, говорил. Ты открыл глаза, я сказал… Я тебя положил возле трех березок. Под средней. Поляна… Там было много раненых. А он все жал, прорвались танки. Через полчаса я снова был в бою. Ну вот, и вспомнил все, — с удовлетворением заключил сержант, — мы еще двое суток прорывались. Но раненых выносили другие. А я больше тебя не видел. Удовлетворен?

Пашка несогласно дернул головой.

— Нет, никого не помню, одного тебя. И в госпитале, и потом… Ты, ты мне жизнь спас, такого не забывают!

— Ты полумертвым был, лейтенант. Я даже не надеялся… Чудак, разве в том дело, кто кого нес. Главное, выжил! А я тебя похоронил… Как давно это было, — поморщился сержант. Он потер ладонью лоб.

— Точно, давно, — согласился Пашка. — А будто как вчера. Выходит, прорвались мы, сержант!

— Прорвались. Мы-то с тобой прорвались. — Сержант снова поморщился. — Ты воевал после?

— Куда там. Навалялся, будь здоров! Из госпиталя весной сорок пятого прямо домой. А ты?

— Я под Берлином завершил.

— И ни царапинки?

— Ни одной, лейтенант.

— Да помню! — восторженно произнес Пашка. — На Днепре, когда Киев брали, снарядом восемь человек уложило, а ты встал, невредим!..

Они шли и говорили — Пашка быстро, сбивчиво и громко, а его фронтовой дружок — медленно, не повышая голоса. И уже близко была роща. Слева тянулся высокий серый забор. Дорога спускалась вниз, к речке.

— Это мы куда, сержант?

— Сядем где-нибудь.

Сесть можно было и раньше, но сержант все шел, опустив голову. Шагал крупно, размашисто, словно спешил.

Семеня рядом с ним, Пашка почему-то оглянулся и увидел черную «Волгу», ползущую метрах в пятидесяти сзади.

— Сержант, слушай… эта машина что, твоя?

— Моя. А почему ты спрашиваешь? Может, поехать куда?..

— Да нет, я так. Кто же ты теперь? Директор какой-нибудь?

— Ну, положим, — усмехнулся бывший сержант. — В общем, угадал. А ты, если не секрет?

— Секрет, большой секрет! — хмыкнул и Пашка. — До тебя мне, видно, далеко. Своего директора я в году раз вижу. За руку с ним не здороваюсь. Но не жалуюсь, сержант. — Пашка засмеялся. — Что мне директор, я и сам, на своем токарном, три сотни в месяц заколачиваю. Узнавал: у директора оклад — триста пятьдесят. Но я рабочий, токарь, с директором не поменяюсь, сам с усам!

— И правильно сделаешь. У директора жизнь не мед, могу засвидетельствовать.

Триста рублей Пашка зарабатывал не чаще двух — трех раз в году. Если честно, выходило в среднем рублей двести сорок. Не мало, конечно. Не ртыдно было и правду сказать. Но сейчас, когда положение изменилось, Пашка не приврать не мог. Теперь окончательно стало ясно, что бывший сержант ему не ровня. Директор, ишь ты! Наверху сидит, на «Волге» катается. Ко всем, кто на «Волге» ездит и наверху сидит, Пашка усвоил особое пренебрежительное отношение. Опасаться таких было нужно, но можно было и не очень церемониться, иногда не мешало и покуражиться. Что терять нам, работягам, живем по принципу: токарный станочек на любом заводе найдется.

Пашка еще раз оглядел своего вальяжного собеседника и проговорил с ехидцей:

— Не знаю, директором не был. Кабы попробовать… Лучше вверх, чем вниз.

— Не всегда лучше, лейтенант, — покосившись на Пашку и словно разгадав его настроение, возразил директор. — И скажу тебе так: плохих директоров у нас много, хороших токарей маловато.

— Ну ты даешь, — ухмыльнулся Пашка. — Позвони нашему, скажи все это.

— Звонил. Но эта тема не для нас, лейтенант. Давай-ка назад, в прошлое, оглянемся.