Живой (ЛП)

Моя здоровая рука рассеянно коснулась щетины на лице. Мне нужно было бы побриться, иначе это заняло бы даже больше времени, чем обычно. Некоторые участки были в большем беспорядке, чем другие. Способа сделать их ровными не было, и я заставил маму перестать делать это для меня. Чтобы привыкнуть к этому ощущению, не видя, потребовалось какое-то время.

«Какое тебе вообще до этого дело?»

Я закрыл глаза, чувствуя себя слишком уязвимым без рубашки. Я не мог видеть Грэйс, но и не хотел, чтобы она меня видела. Особенно когда мои эмоции были на пределе. Смотрела ли она на мои шрамы? На изуродованную кожу верхней части руки и левой стороны тела? Хмурилась ли она или смотрела с отвращением?

Меня это не должно было волновать. Она была моей сиделкой, и меня это не должно было волновать. Я должен был быть мужчиной и встретиться с этим с поднятой головой. Мне. Не следовало бы. Волноваться.

Но меня это волновало.

— Теперь давай снимем шорты.

Я не мог остановиться и не сказать эти слова, и неважно, как по-детски они звучали, мне нужно было знать.

— Насколько я тебе противен? По шкале от одного до десяти.

Она вздохнула и убрала мою руку в сторону, так чтобы она смогла добраться до моих шорт.

— Это не очень удачная шутка, Меррик.

— Я не шучу, Грэйс.

Она прекратила движение, но по-прежнему находилась близко ко мне. Я мог чувствовать на своей коже ее быстрое дыхание. На меня это так сильно действовало, я давно такого не чувствовал.

Должно быть, я чем-то заболел. Может быть, лихорадкой?

— В шкале нет надобности, потому что ты мне не противен. Ты покрыт шрамами, Меррик, а не разбит.

— Это одно и то же.

— Нет, — огрызнулась она.

Я опустил голову, надеясь, что мои глаза были близко от ее глаз или, по крайней мере, от ее лица.

— Тогда почему мне кажется, что это одно и то же?

Ее маленькая рука коснулась моей щеки, от тепла ее пальцев мне стало еще больнее. Она обхватила руками мой покрытый шрамами подбородок, прежде чем снова пробежаться пальцами по повреждённой коже уха. Я не мог дышать. Я и не хотел. До тех пор, пока этот момент не закончится. Ее нежные пальцы проследовали по шраму до глаза и по брови. Ее прикосновение казалось сокровенным, но скорее жалостливым.

Она тихо напевала себе под нос, пока кончики ее пальцев снова и снова двигались вниз к моему обросшему подбородку.

— Кажется, они такие, потому что ты еще не поправился. Кажется, будто твоя жизнь кончена, потому что ты так много потерял, и больно даже дышать, — она снова прикоснулась к моей щеке, и мне стало интересно, была ли это ее идея быть профессионалом, потому что я бы удвоил плату, если это было так.

— Грэйс... — выдохнул я.

— Быть покрытым шрамами, такими жуткими, не то же самое, что быть разрушенным. Только ты можешь разрушить себя, Меррик, и такого рода разрушение не оставляет видимых шрамов.

Я хотел что-то сказать, что-нибудь, что заставило бы ее увидеть меня как что-то другое, а не изуродованного человека, но я не мог думать об этом. Может быть, потому, что на самом деле она совсем не видела меня таким.

— Шорты, — сказала она и помогла мне подняться с кресла, чтобы она смогла снять их. Остались только боксеры, и я чувствовал, что она двигает мою коляску вперед, пока я не убедился, что нахожусь на небольшом расстоянии от двери.

— Я прикрою твои колени полотенцем и сниму твое белье, затем прикрою гипс и ногу.

Я кивнул, вздрогнув, когда полотенце прикрыло эрекцию, с которой я так ничего и не смог поделать. «Подумай о чем-нибудь грубом, Меррик».

Я вообразил себе все, что мог, что, возможно, сделало бы меня противным, но Грэйс нужно было бы уйти из дома, чтобы эти фантазии сработали как надо. Она все еще приятно пахла, и ее руки все еще были на мне. Клянусь, я был в состоянии возбуждения всю прошедшую неделю, и это начало доходить до меня. Ее крошечные руки сорвали мое белье, когда я немного попытался помочь ей и приподняться в коляске. Мягкое полотенце продолжало меня прикрывать, но я не мог перестать проверять рукой, чтобы удостовериться, что я не сделал из него палатку.

Грэйс была занята укутыванием руки и ноги. Вскоре она подняла меня с коляски. Я попытался ровно стоять на здоровой ноге, и, насколько это было возможно, переместить на нее вес, но я был слишком занят, пытаясь удержать полотенце.

— Помоги мне, Меррик. Не беспокойся о полотенце, я поняла, — сказала она, ее голос напрягся от усилий, когда она держала меня.

Несколько ворчливых звуков и стонов спустя, я наконец-то оказался на сиденье в душевой кабине, на мне не было ничего, кроме полотенца на коленях. Мы оба выдохлись, но я был в шоке, что ей вообще удалось поднять меня с коляски, не говоря уже о том, что она протащила меня через двери душевой кабинки.

— Как только мы освоимся с этим, будет легче, — промямлила она.

Моя нога была поднята и поставлена на что-то внутри душа, чего раньше там не было. — На чем моя нога?

Грэйс еще немного меня поправила и проверила, закрыты ли мои конечности, потом ответила.