Живой (ЛП)

Я целый год не могла даже прийти в себя. Мной овладела депрессия, и если бы не моя мама, Элейна, вероятно, я была бы сейчас где-нибудь в канаве без каких-либо признаков жизни.

Я неделю не отвечала на телефонные звонки. В ту же неделю год назад я потеряла ребенка. За мной пришла мама и не отпускала меня, пока я не согласилась пойти с ней.

— Знаю, это тяжело, Грэйс, но это необходимо. Ты останешься с нами, пока снова не встанешь на ноги, и если это займет немного больше времени, чем ты надеешься, это не имеет значения. Ты будешь работать, жить своей жизнью и с нетерпением ждать перемен.

Мама всегда была позитивно настроена и всегда выдвигала новый жизненный девиз. Она была любящей и сильной, но не знала, каково это — быть мной. Хотя, я не могла на нее за это злиться, и я любила ее слишком сильно, чтобы делать из этого проблему. Она старалась.

— Конечно, мама. Я в порядке, просто тяжело об этом помнить.

— Я знаю, милая. Я знаю.

Элейна Сэмюэлсон в свои пятьдесят лет выглядела не старше двадцати пяти. Ее короткие каштановые волосы были тщательно покрашены, чтобы скрыть седину, и она была единственным человеком — вместе с моим отцом — который никогда не отказывался от меня. Она была милым, с открытыми консервативными взглядами библиотекарем, и она любила свою работу. Если она, так или иначе, не была занята заботами обо мне или о папе, она читала книгу.

Мой отец, Джефф, был офтальмологом. Это, в некотором, роде забавно, если подумать. Мама любит читать, а папа всегда сможет позаботиться о том, чтобы она могла это делать. Она умная, смешная и такая красивая. Но красивой ее делает не то, что она выше меня на дюйм, и не такая же пышная фигура, какая всегда была у меня. Она всегда была потрясающей. Ее лицо было классически безупречным, а зубы — ровными и идеальными. Всю ее жизнь.

Я видела ее детские фотографии. Какая хорошенькая она была. Поэтому мне всегда было так сложно поверить, что я действительно была ее дочерью.

Сложно сосчитать, сколько раз я спрашивала, была ли я удочерена. Доходило до того, что мама угрожала вышвырнуть меня из дома, если я спрошу об этом еще хотя бы раз.

Единственным сходством между нами были наши носы и цвет глаз. Маленькие и карие. Мои каштановые волосы никогда не выглядели такими живыми, как ее, и я была похожа на подростка, когда они были коротко подстрижены, поэтому я всегда убираю их за плечи. У меня веснушки, тогда как у мамы совершенный цвет лица. Мои губы полнее, но у ее губ был самый насыщенный оттенок розового цвета. Я была похожа на нее, это очевидно. В конце концов, она дала мне эти гены. Просто я не была невероятно хорошенькой.

По крайней мере, от природы.

Понадобились годы, чтобы брэкеты исправили мои кривые зубы, из-за которых я страдала в детстве, плюс, дорогой салон, чтобы привести в порядок мои брови, больше похожие на кусты, и научиться наносить макияж. Я все равно не была потрясающей, но мое лицо постепенно улучшилось. Мое тело никогда не было стройным и красивым. Изгибы были всегда, они будто насмехались надо мной, когда джинсы садились немного в сушилке, и стеснялись, когда платье было предназначено для фигуры формы песочных часов, фигуры, которая была мечтой всех женщин.

Думаю, я не совсем уж разочарована в своем теле, но, конечно, это не ослабило мое чувство неуверенности в себе.

Джейсон считал, что я была достаточно симпатичной, чтобы быть со мной, но не жениться на мне. Мы встречались три месяца, прежде чем я забеременела. В глубине души я знала, что это было единственной причиной, по которой он оставался со мной, но мне было все равно. У меня была бы своя семья, и я стала бы самой чертовски лучшей матерью, которой только смогла бы быть. Затем мы потеряли ребенка, и Джейсон после этого сразу же ушел. Бумаги о моей выписке даже не были подписаны, когда он ушел.

Я была опустошена, но, слава Богу, я не проведу оставшуюся часть жизни, чувствуя себя несостоявшейся, зная, что единственная причина, по которой он был со мной, это дети.

Можно было бы подумать, что, как единственный ребенок, я была вконец избалована. Это было не так. Моя мама проследила, чтобы я научилась дисциплине и ответственности. Я могла быть самостоятельной при необходимости. Вот так меня воспитывали.

Хотя самостоятельность — нечто более важное, чем расставание и хорошая квартира. И как только случается проигрыш, никто не хочет быть одиноким.

— Я разговаривала с Эммой Тэтчер. Она сказала, что у них есть вакансия на домашний уход и терапию, — сказала мама, прерывая мои унылые мысли. — Все, что тебе нужно сделать, — это подать заявление, и работа тебе практически гарантирована.

— Она работает в найме?

— Нет. Сейчас она работает акушеркой, — нерешительно ответила мама.

Я скрыла свою реакцию и прогнала воспоминания.

— Тогда как?

— Она дружит с одним из администраторов и директором стационара на дому. Им нужна еще одна медсестра в штат и быстро. Плюс, они ей доверяют, ведь она работает там долгое время.