Пушкин ответил: «Булгарин показал мне очень милые ваши стансы ко мне в ответ на мою шутку. Он показал мне, что цензура не пропускает их, как личность, без моего согласия. К сожалению, я не могу согласиться.
И ваше примечание, – конечно, личность и неприличность. И вся станса недостойна вашего пера. Прочие очень милы. Мне кажется, что вы немножко мною недовольны. Правда ли? По крайней мере отзывается чем-то горьким ваше последнее стихотворение. <…> Я не проигрывал 2-й главы, а её экземплярами заплатил свой долг, так точно, как вы заплатили мне свой родительскими алмазами и 35 томами Энциклопедии».
Выигрыш, однако, знатный!
Цензура, нужно признать, порой бывала благотворной: не позволила-таки напечатать в «Северной пчеле» непристойный опус!
А Пушкин не мешкая нанёс противнику новый и весьма болезненный для его самолюбия укол:
Свои же стихи на карту Пушкин ставил не раз. Правда, не раз и печалился: «Во Пскове, вместо того, чтобы писать 7-ю главу Онегина, я проиграл в штос четвёртую. Незабавно!»
Великопольский вновь ответил Пушкину: зло и неостроумно. По благому промыслу пасквили те не достигли ушей поэта. Иначе последовал бы его разящий ответ!
Загадка одной миниатюры
Надо отдать должное: узнав о смерти Пушкина, Великопольский искренне оплакивал былого противника:
Посвятил ему стихотворение, имевшее долгое и обстоятельное название: «Моё мщение. Памяти А.С. Пушкина. По прочтении первых трёх томов посмертного издания его сочинений». Достойное того, чтобы привести его полностью:
И пометил страницу: «7 мая 1838. Чукавино».
Удивительно: поэтическое покаяние написано Великопольским в том родовом его тверском сельце, что всего-то в нескольких верстах от Бернова и других «Вульфовых поместий», столь любимых Пушкиным! Название усадьбы Великопольских долгие годы занимало умы многих пушкинистов – бывал ли там Александр Сергеевич? Что кажется весьма вероятным.
Была и другая причина для поисков: ведь само Чукавино сопряжено с загадкой пушкинского портрета! Да и название усадьбы оказалось процарапанным на металлическом обороте таинственной миниатюры.
«Пошлите за доктором Мудровым!»
Портрет маленького Александра (это самое раннее изображение поэта – на нём смуглолицему малышу, запечатлённому в белой, отороченной кружевами рубашечке, не более трёх лет) подарен был некогда матерью поэта Софье Великопольской. В память об её отце Матвее Яковлевиче Мудрове, «первом медицинском светиле» и семейном враче Пушкиных, лечившем в своё время от детских болезней и будущего поэта.
«Пошлите за доктором Мудровым!» – такие слова часто слышались в домах москвичей, когда надежда на исцеление кого-то из близких буквально таяла на глазах. Профессор медицины, он внёс немало полезных усовершенствований в науку, да и в само медицинское образование, врачевал знатные фамилии, но не отказывал в помощи и самым бедным – делая то с истинно христианской добротой, безвозмездно. И в своих учениках, будущих докторах, стремился воспитать «идеал Гиппократова врача»: являть к больным милосердие и сострадание. Вот как он наставлял студентов: «Иногда лечи даром за счёт будущей благодарности, или, как говорится, не из барыша, была бы слава хороша… ибо кто человеколюбив и милосерд, тот есть истинный любитель и любимец науки». Великий гуманист, он протестовал против страданий всех живых существ, призывая отказаться даже от мышеловок!