Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

На протяжении всего периода её работы, несмотря на 50-летний возраст, помогает нижестоящему медицинскому персоналу и передаёт свои знания и практический опыт».

А вот что сама героиня писала на страницах «Ленинградской правды»: «Пруссия горит. Она горит, как когда-то горели Колпино, Пушкино и Красный Бор. Я в стране, которая убила моего сына. Но я пришла сюда не мстить, а помогать моей армии».

Елена Чижова участвовала в боях за Вену и Прагу. После войны вернулась в родной Ленинград. Но возвращаться, по сути, было некуда: её квартиру, точнее комнатную перегородку в ней, в щепы разнес залетевший немецкий снаряд. Как уцелела пушкинская миниатюра, одному Богу ведомо?! Она осталась висеть на нетронутой стене, лишь на изящной рамке появилась зловещая царапина.

Что мог созерцать с миниатюры Пушкин-ребёнок?! Перед его вдумчивым, серьёзным взглядом мелькали отнюдь не детские картины: медленно, мучительно умирала от голода его хранительница, безутешно, навзрыд рыдала в осиротевшей квартире вернувшаяся с войны её дочь…

Из рассекреченных ныне документов, в их числе и регистрационная карточка добровольца Елены Чижовой, 1894 года рождения, известно, что проживала она по адресу: «Ленинград, улица Каляева, дом 14, квартира 10».

Эта одна из старейших улиц Петербурга, пролегающая от Литейного проспекта до Потёмкинской, за столетия не раз меняла название. Именовалась Пушкарской в бытность здесь Пушкарской слободы, затем – Артиллерийской, именовалась и Захарьевской. Название было дано по церкви Святых праведных Захария и Елисаветы, числившейся при лейб-гвардии Кавалергардском полку. Старинная церковь в стиле елизаветинского барокко стояла неподалёку от дома, где жила Елена Александровна. И верно, ей было нестерпимо больно, когда красивейший и намоленный храм, хранивший и полковые регалии – штандарты, Георгиевские кресты кавалергардов, павших в Отечественной войне 1812 года, – в одночасье разрушили. Календарь отсчитывал дни и месяцы 1948 года…

Ещё ранее с карты Северной столицы исчезло старое название улицы – её переименовали в честь Ивана Каляева, члена эсеровской террористической организации. Того самого, кто в феврале 1905 года в Кремле метнул бомбу в карету московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Почти восемьдесят лет, пока не вернули прежнее название – Захарьевская, славная улица носила имя убийцы и террориста.

А сам дом, откуда ушла на фронт Елена Чижова и где «пережил» Ленинградскую блокаду портрет Пушкина-ребёнка, можно по праву считать историческим. На его месте в начале XVIII века находилась усадьба царевны Натальи Алексеевны, любимой сестры Петра I.

Позже здесь возник комплекс зданий Главного дворцового управления, включавший и Лазаретный дом А в 1826-м под лазарет Придворного ведомства для мастеровых возвели каменный дом в стиле классицизма.

Итак, Захарьевская улица, дом под номером четырнадцать. Вот и ещё один пушкинский адрес открылся самым необычным образом!

В юбилейном 1949-м – в год 150-летия со дня рождения поэта – Елена Александровна Чижова пыталась передать семейную реликвию в Пушкинский Дом. Но… учёные мужи вновь усомнились в подлинности портрета, опять же «вследствие иконографической недостоверности». Довод «убедительнейший»: глаза у малыша на портрете карие, а вовсе не голубые, как у Пушкина! (Позднее научно доказано: соединения свинца в составе красок привели к их потемнению, и цвет глаз малыша на портрете изменился.) Да и рыжеватого цвета волосы у ребёнка вызывали сомнения… К тому же, на беду, чья-то озорная детская рука нацарапала на обороте миниатюры имя «Лиза». Получалось, что изображена на портрете некая девочка Лиза!

И тогда – шёл 1950-й – Елена Чижова, восхищённая игрой Всеволода Якута, сыгравшего Пушкина (Московский театр имени Марии Ермоловой гастролировал в Северной столице с пьесой Глобы «Пушкин»), подарила ему младенческий портрет поэта. Сделала это в антракте, протянув артисту маленький свёрточек со словами: «Очень прошу вас, Всеволод Семёнович, это семейная реликвия, примите… Там всё объяснено…» Она устала что-либо доказывать и пушкинистам, и чиновникам от культуры. И доверила портрет самому… Александру Сергеевичу!

Как вспоминал Якут, когда чуть позже, отойдя от театральной суматохи, он развернул обёрнутый в тряпицу портрет, то ахнул! С миниатюры взирал на него будущий поэт! С дарительницей – она ему запомнилась статной и красивой женщиной – артист подружился, много раз бывал в её ленинградской квартире, а однажды, не застав Елену Александровну, стал разыскивать и услышал, что она ушла в монастырь. А ему нужно было срочно увидеться с ней, дабы испросить разрешения передать миниатюру в музей. «Не мог, не имел я права держать дома такую ценность, такую святыню. Чувствовал – грех, – рассказывал Всеволод Якут – Убедил. Расспрашивать, почему она ушла от мира, не стал. Но она бросила такую фразу, что, дескать, была очень одинока и, может быть, сделала бы это раньше, но что-то её удерживало. Вот отдала мне портрет и почувствовала себя совсем свободной. Ничто её не держит».