Живой роскошный ад

– У нас осталось немного жареной белки и форели с луком, мистер. Если хотите, идите к костру.

Он ушёл. Я не мог вызвать в себе ни голода, ни жажды, но всё равно пошёл за Десро. Он поставил передо мной остывающую сковороду, и я принялся воспроизводить механический процесс: зацепить кусок, поднять ко рту, обхватить губами и языком, прожевать, проглотить. Я не чувствовал, что́ ем и каково это на вкус, только ощущал, что много костей. Десро принёс фляжку с самогоном; я отпил, но не почувствовал жжения или опьянения. Всё словно под покрывалом. Всё состарилось и истлело. Всё моё тело казалось древним.

– Завтра к вечеру будем в Кипердилли, – сказал Десро. – До места, где Хелл-Крик впадает в реку, всего полтора километра. Оттуда вверх по долине, мимо Игольного Ушка, как оно тут называется.

– А потом, – сказал я.

– А потом можете делать то, за чем пришли. Мы будем в Кипердилли, где чёрные сады.

– Чёрные?

– Деревья там чем-то заболели – яблоки пошли чёрными точками. Хотели поджечь сады, чтобы зараза не разошлась, но, говорят, не смогли. Сады раньше были красивыми, – он вздохнул и поворошил костёр палкой. – Тогда все ушли оттуда в Маунтин-Вью, или Гайон, или Батсвилл, или Калико-Рок – кто куда. Всего-то и было, что ферма да пара семей.

– И семья Хайнсов?

– Да, Хайнсы. Артисты. С ними Лавы, Сэйлоры, Ивенсоны, Бриры… Все разошлись, – у Десро был потерянный вид. В глазах отражался жёлтый огонь. – Оливия была из Сэйлоров. Скучаю по ней.

Молли крепко взяла отца за руку. Одного простого жеста хватило, чтобы я почувствовал себя чужим при интимной семейной сцене.

– Вы нехорошо выглядите, мистер. Вам бы отдохнуть, – сказал Десро. Я погрузился в беспокойный сон, где видел Инсулла, мать, Шато-Тьерри, Сомму, обстрелы, горящих лошадей, Западную Африку, Австрию, Французскую Гвинею, новые специи, корицу, ароматические масла. Весь мой жизненный опыт замкнулся в круг, словно пластинка, воспроизводившаяся снова и снова.

… «Кто сидит за этой стенкой? Я один владыка здесь!» – говорит он. Ему черти: «Но такой моментик есть…» Стак решил, что это плохо, и они лежат в пыли, злой владыка Стаколи…

Помню утро – на востоке занялся свет, озаряя небо над краем земли; Уайт-Ривер плыла, издавая едва слышный шёпот падающего стекла, бесконечное бульканье воды. Она оставалась бело-синей – ещё не впала в реку Арканзас, полную грязи.

Мы встали. Десро, как обычно неразговорчивый, не стал разжигать огонь; я поднял свой узелок, в котором было совсем немного (в том числе этот дневник), и мы пустились в путь.