Это блестящий роман о русской революции, где все герои проживают чужие жизни — короткие и спутанные. Но я задумался над другим — откуда весь этот стиль бомбизма. Почему надо было кидать какие-то бомбы. Не проще было бы в 1905 году использовать снайпера? Потому как тогдашние винтовки уже это позволяли. Да и продавались свободно, что позволяло даже студентам лепить свинцовые бельма белкам.
Я как-то обсуждал эту тему в другом месте, но аргументы дешевизны меня не убедили.
Всё-таки дело, кажется в PR взрыва.
Взрыв чиновника более громкое, во-всех смыслах, событие.
История сегодняшнего дня
Есть такая забавная, вошедшая в историю фраза.
Произнёс её. если не ошибаюсь Жоффр. Этого французского маршала перед битвой на Марне заменили на посту главнокомандующего французской армии маршалом Фошем. Оттого историки много спорили. кого же считать автором победы.
сам Жоффр отвечал на этот вопрос так:
— Я не знаю, кто выиграл сражение на Марне, но знаю одно, если бы мы потерпели поражение, то виноват в нём был бы я.
История про тройку
Вот я еду в электрическом поезде.
За окошком — лес, упомянутая уже осень.
Два средства передвижения существуют в русской литературе.
Это тройка и паровоз. Паровоз регламентирован рельсами. Несмотря на отсутствие свободы, он победил удалую тройку.
Я еду в электричке. Я размышляю о том и о сём. Всякая вещь имеет своё название. Иногда даже несколько.
Во время работы в Лос-Аламосе один из физиков имел две фамилии — в зависимости от того, куда он двигался — на запад или на восток.
А суть зависит от названия. Если что-то назвать иначе, оно, это что-то, изменится. Такие дела.
Со мной случилось однажды такое — я придумывал названия людям. Названия приживались. Даже приклеивались.
История про перемену имени, которую я обещал разным людям
История эта заключается в том, что многие известные клепальщики американской Бомбы в силу конспирации жили под чужими именами и фамилиями. Бор превратился в Бейкера, Ферми — в Фармера, Вигнер — в Вагнера. У Комптона было два псевдонима — Комсток и Комас — в зависимости от перемещений по стране. Если он ехал на запад Америки его звали Комсток, а если на восток Комас.
Однажды дрыхнущего в самолёте Комптона разбудила стюардесса и спросила, как его зовут.
На что Комптон резонно ответил вопросом на вопрос:
— А куда мы летим?
Не помню точного авторства, но факт, что я прочитал это задолго до Университета — кажется в одной из старых подшивок журнала "Техника — молодёжи".
История про снег
Так. Пока я ехал на велосипедике, на меня выпал снег. Потом на меня выпал лёд. И стало мне дурно.
К тому же я не ощутил на себе любви начальства — как не смотрел. И сейчас буду спать.
Так что, если я кому чего обещал рассказать — так это откладывается на потом.
История про времена
Бывают времена, когда лучше молчать, а не говорить.
Кто-то из русских религиозных философов сказал ещё более страшно — бывают времена, когда лучше не молиться.
История про олигарха
Я разглядывал Ходорковского и думал, что вот непонятно, просто неисчислимо, сколько стоит минута этого человека, а вот он приехал. Он приехал, чтобы передо мной и другими, сидящими в этой комнате, рассказывать, как он дошёл до жизни олигарха и что думает об этой жизни.
Я думал, что вот встанет вдруг писатель Поповбелобров и внезапно прочтёт мой любимый мой рассказ "Уловка водорастов", и повиснет навечно напряжённая тишина.
Или же вякнет что-то из заднего ряда питерский человек Голынко-Вольфсон, у которого что ни слово — то когнитивный диссонанс, что не фраза, то эпистемологическая неуверенность. И схватится за пистолет при этих словах лысый охранник.
А, может, встрепенётся Митя Кузьмин и завернёт что-то поэтическое.
И тут уже я, стуча зубами, как знаменитый поросёнок Хрюн, заору:
— Это ты мощщна вставил, Митя! Мощщщна!
Но как-то всё обошлось.
Даже я спросил что-то сдержанно-нейтральное — типа того, кому деньги давать будем на следующих выборах. И мне ответили.
История про православный календарь. Ещё одна
В целях душевного успокоения я начал перебирать листки православного календаря, о котором уже рассказывал раньше. Сразу наткнулся на подготовление к исповеди, в котором второй пункт тут же вопросил: "Любишь ли свой народ, своё Отечество?", потом прочитал страшное в своём бессилии Утешение родителям, лишившихся детей-младенцев, а затем прочитал неавторизованный текст "Сквернословие — порок русского народа":