Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Надо сказать, что к своим снам я всегда относился серьёзно. Нет, не с той, правда, степенью серьёзности, с какой нынче вслушивается телезритель в астрологический прогноз (прогнозы эти следуют сразу за прогнозами погоды).

Это, скорее, радость по поводу показа бесплатного кино.

В двух своих замечательных книгах — "Возвращённая молодость" и, особенно — "Перед восходом солнца" Зощенко вспоминает свои сновидения.

Он подробно описывает, как лечил себя от нервной болезни. Зощенко с достоинством перечисляет недомогания и прочие события своей жизни. Сны — в особенности.

В одну неделю мне приснились три странных сна. Вот они в хронологическом порядке:

… и начал мне снится странный сон: я знал, что в странном сне у меня странная роль. Кажется, я долго жил за границей и был потом вызван на родину.

Когда я пытаюсь всмотреться в своё сонное прошлое, то ничего не различаю. Сплошной туман… Кажется, в этом прошлом была служба в разведке… Или специальное поручение, смысл которого я не могу разгадать.

Итак, я приезжаю в Россию и обнаруживаю себя на широких ступенях какой-то усадьбы. Это большой помещичий дом, пришедший в запустение, дом с облупленными колоннами, дом в запущенном саду.

На ступенях усадьбы стоят и сидят такие же как я люди, также приехавшие из-за границы.

Все мы чего-то ждём. Видимо — решения собственной участи. Скоро нас вызовут — по очереди.

И нас вызывают.

И это означает — опалу. Тяжесть отлучения, лагерь.

Литературным прообразом может служить судьба Сергея Эфрона, а усадьба напоминает полуразрушенные помещичьи дома на Остоженке, куда я лазил в середине восьмидесятых.

Следующий раз я осознаю себя в огромной комнате, которая, в отличие от обыкновенно представляемой камеры, заставлена старой мебелью — панцирными сетками на кроватных рамах, старинными стульями на гнутых ножках. Что-то ещё лежит в углах, покрытое холстиной.

В этой комнате лежат унылые мужчины и женщины, кто-то из них подстелил под себя полосатый пыльный матрас, кто-то печально привалился к стене. Кто-то вполголоса говорит с новыми знакомыми.

Нет, это не лагерь, это тюрьма. Тюрьма странная, находящаяся за городом, наподобие знаменитой Сухановки, но не кошмарная Сухановка, а вполне демократическая тюрьма, какой я когда-то представлял места интернирования мятежных лидеров польской "Солидарности".

Что-то в ней всё-таки надо делать — клеить какие-то коробки, навинчивать куда-то гаечки. Работа, достойная шизофреников.

Кинематографическим прообразом может быть фильм Шахназарова "Цареубийца" с сумасшедшим домом, вмещенным в монастырь, с бесконечными рядами умалишенных, копошащихся над непонятными машинками.

В толпе моих товарищей по несчастью я вижу ослепительно красивую девушку. Она красива той особенной красотой, которая бросается в глаза, когда её хозяйка в беде.

(Тут я не очень хорошо помню… Разговор в общей столовой нашего места заключения, под грохот алюминиевых мисок, переглядывание…).

Я постоянно делаю зарядку. Отжимаюсь от пола, наношу удары в пространство, ставлю блоки. Видимо так я стараюсь противостоять моим тюремщикам. Кажется, такое я видел в каком-то фильме. Время от времени я задумываюсь о бегстве.

Бегство… Зачем это мне? Что я буду делать в этой стране, один, преследуемый законом?

Но вот меня куда-то везут. Везут вместе с моими немногочисленными товарищами, однако передо мной не настоящий вагон-зак, а обыкновенный современный купейный вагон.

Я чувствую, что меня привязывают к той самой девушке толстой верёвкой, тросиком. Связывают спина к спине — странным образом — наверное, чтобы уменьшить вероятность побега.

Кинематографический прообраз этого и последующих эпизодов по ощущениям напоминает фильм "Полуночный экспресс" — фильма об американце, заключённом в турецкую тюрьму.

Почему-то вместе с девушкой я оказываюсь в тамбуре. Окно в его двери забрано решёткой, через которую бьёт ослепительное солнце.

Внезапно я выгибаю прутья, они лопаются, выскакивают из гнезд. Через образовавшееся отверстие мы — непонятно как — вылезаем и прыгаем. В момент прыжка путы падают с нас, но полёт продолжается так же — вместе, будто огромная рука переносит две фигуры из одной клетки шахматной доски на другую.

На удивление, мы без всяких повреждений приземляемся на асфальтированное пространство между путями.

Это залитая солнцем пустая станция, на которой мы стоим, между семафоров и переходов, стоим, вслушиваясь в звуки перемещающихся маневровых электровозов и вдыхая густой железнодорожный запах.

Мы свободны.

24 ноября 2002

История про сны Березина № 9

А вот следующий сон, чем-то похожий на предыдущий:

…Я лечу на патрульном вертолёте. Внешне он напоминает французский "Алуэтт" с открытыми бортами, с полозьями вместо шасси. Мои спутники не то милиционеры, не то егеря. Их двое, и вот я лечу с ними третьим — подобно кровожадному репортеру Невзорову. Помнит кто ещё о нём?