Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Работники, естественно, решили испробовать неземного напитка, и, дождавшись ночи, проникли в огромный представительский кабинет. Оказалось, что таких любителей винца набралось человек сорок.

Все мы сидим в полутёмном кабинете, освещаемом луной и ищем бражку.

Бражки нет.

Есть длинный стол, хрустальные фужеры, бокалы всех сортов, пивные кружки, чашечки для глинтвейна…

Мы открываем шкафы, в которых покоятся длинногорлые винные бутылки, пихаются боками пузатые коньячные, серебрятся фольгой шампанские.

Бражки нет. Тогда начинается боязнь поимки.

Вроде охрана заметила свет в окнах кабинета, или всё же сработала сигнализация, хитроумно обойдённая любителями тонкого наслаждения. Опасность близко.

Все присутствующие моментально разбегаются по углам, прячутся под стол, за груды упаковочной бумаги, ящики с коллекционными бутылками. Я забиваюсь в угол, — и о чудо! — между бетонными стенами комнаты обнаруживается щель.

Я протискиваюсь в неё, пихаюсь ногами, кряхчу, и наконец оказываюсь в проходной своего завода. (Откуда-то я знаю, что это проходная). Проходная богато убрана, стены покрыты коричневым кафелем благородных тонов, над очередью из трёх-четырёх человек в разных костюмах простирают свои лапы ухоженные фикусы.

Очередь эта, надо сказать, странна. Несмотря на поздний час, эти люди стоят в отдел пропусков, каждый держа в поднятой правой руке красное министерское удостоверение.

Я знаю, что эти люди в одинаковых строгих костюмах не имеют никакого отношения к моим поимщикам, и пристраиваюсь (чтобы скрыться) к ним в очередь.

В этот момент стеклянная дверь распахивается, и изнутри здания вываливается толпа народа, в которой я узнаю моих товарищей по неудавшемуся распитию спиртных напитков.

Конечно, они задержаны. От этой группы отделяются мужчина и женщина, подходят ко мне и произносят:

— Березин Владимир Александрович? Вы арестованы!

Я мекаю, жду, когда на мне защёлкнут наручники, хочу расписаться на каком-нибудь бланке. Мне отвечают, что всего этого не нужно, не положен мне и ордер на арест, и просто сажают в рейсовый автобус.

Пока я сижу на нарах, на работе (уже утром) появляется директор.

— Ах, — кричит он. — Какой ужас! Сорок человек арестовано! Да у меня на предприятии всего сто работников! Как я буду давать план! А вы знаете, что сегодня я должен угощать нашим вином всю Московскую Коллегию Авокадо! Знаете ли вы, что завтра я по поручению компетентных во всём органов обязан нажрать как свинью посла Нижней Замбезии и обольстить этого гомосексуального типа! Как, скажите, как я сделаю это без моих сотрудников!

Все это он кричит не просто так, а в телефонную трубку, звоня прокурору. В тюрьме, между тем, происходит следующее.

Сначала все задержанные опасаются, как бы на них не списали всю недостачу жидкости и стекла в представительском кабинете, но потом страх проходит. На допросах народ наглеет, все (видимо с подачи приходящего к нам на свидания директора) утверждают, что пролезли в представительский кабинет не для того, чтобы пить драгоценную бражку, а просто раздавить по бутылке портвейна "Алабашлы". Место же было выбрано из эстетических соображений и по причине имеющейся в представительском кабинете посуды.

Я так вообще утверждаю, что арестован неправильно, так как при задержании у меня перепутали отчество. Поэтому, говорю я, меня нужно немедленно отпустить.

Следователи устраивают очную ставку, для которой нас приводят в огромный актовый зал. Следователи сидят на сцене в президиуме и пытаются утихомирить страсти в партере. Раздаются крики: "Козёл"! — "Сам козёл"! — "А за козла ответишь"!..

Смекнув, что дело провалилось, нас выпускают.

На этом данный сон кончается, и начинается следующий.

Извините, если кого обидел.

28 ноября 2002

История про сны Березина № 11

…Второй сон, начавшись сразу вслед за первым, носил также юридический оттенок. В нём я уже сам стал следователем и занимаюсь расследованием загадочного убийства. Личность жертвы непонятна, да и она меня мало занимает. По этому делу даже арестован некий Самангалиев (между прочим, как и другой, реально существующий человек с похожей фамилией — людоед). Дело это тёмное, неясное, и сердце моё чувствует, что признавшийся во всём людоед себя оговаривает.

На протяжении всего сна я нахожусь в квартире на улице Горького (ныне Тверской), в которой я провёл своё золотое детство. В ней так же живёт моя матушка, какие-то родственницы-старухи, захаживает на огонёк старший брат или родственник, чей — непонятно. Таким образом, народу там более чем много — против обыкновенного.

Загадочное уголовное дело не даёт мне покоя, я раскладываю на столе пасьянс из фотографий с места происшествия. Устав, выхожу в коридор, и обнаруживаю там свою матушку с мужскими штанами в руках. Она шьёт.

Я не особо удивившись (поскольку думаю, что эти штаны принадлежат моему отчиму), рассказываю ей о своих затруднениях.

— А ты спроси Владимира Ильича, — говорит она. — Я ему как раз сейчас штаны зашиваю.

— Какого Владимира Ильича? — недоумеваю я.