Захаров в молодости был очень красив, одевался тщательно и носил длинный чёрный шарф. Однажды Березин и Миша Бидниченко схватили концы этого шарфа, и ну Захарова душить! Тот орёт, отбивается.
— За что вы меня душите! — кричит.
— За шарф, — те ему отвечают.
Но Березин с Мишей Бидниченко всё же не изверги были — послушали они, как Захаров хрипит, да и отпустили.
История про план встречи
ВЕДУЩАЯ. Паганини! Каприс-фантазия! Опус27! Исполняет Игнат Закорюкин! (Пауза) Закорюки-ин! Закорюки-ин! (Пауза). Опять напился, подлец. Акробатический этюд! Исполняют — Ульяна и Олег Сивцевы! (Пауза). Сивцевы-ы-ы! (Заглядывает в кулису и отшатывается. Улыбается). Молодожёны, блин. Ну и чёрт с ними. Танец с саблями! Палехские подпевки! …из оперы «Щелкунчик»! (Пауза). Дрессированные собаки! (Пауза). Есть кто живой?.. Концерт окончен! (Уходит).
Занавес
Часть первая. Веселье в фойе.
Сбор гостей. Веселье в фойе вокруг стендов. Если фойе отсутствует, центр действия смещён к одной из стен.
Разглядывание бессмысленных старых фотографий. Попытки опознать знакомых, отдельная премия выпускникам, которые по цвету обоев узнают номера комнат общежития. Тридцать фотографий с развёрнутыми подписями, подобранными по месяцам рождений, с колонтитулом — кто родился в январе, феврале, в декабре, блин. Ведущий сбивчиво бормочет, глотая слова рассказывает о том, что, собственно, это за люди. Устранение случайных посетителей.
Ожидание запоздавших.
Часть вторая. Официальная.
Центр действия — на сцене в углу зала. Напутственное слово администрации. Пронос плаката: «Скатертью дорога!». Проход бывшего студента Лесотехнической академии Шамиля Басаева в пятнистом комбинезоне через зал. Речи администрации: «Мы тут вас всех… А вы теперь… А мы… А вы… Альма… Аль… Мать…». Ответные речи выпускников: «Вы тут нас… А мы вас… Ну, мы вас и… Гу… Гума… Гудаму… Гумус…».
Хлопание ректора по плечу за умеренную плату.
Конкурс пионерских хоров. Речёвки и кричалки.
Часть третья. Танцы.
Танцы происходят на свободной площади в центре зала. Действие перемещается именно в центр. Парные танцы под названием «Моя любовь на третьем курсе». Парад уёбищ. Джигитовка. Битва умов.
Исполнение Пусиком песни про зайцев.
Споры об искусстве и история прозвищ.
Встреча с Владимиром Вольфовичем Жириновским. Метание стаканов и чашек.
Если участники перепьются или грянет очередной финансовый кризис — то действие происходит в день Ивана Купалы, сопровождаясь прыжками голой жопой в костёр.
Часть четвёртая. Эпилог или Послевкусие.
Придание подвижности. Выход за пределы зала или клуба. Путешествие по ночной Москве. Возложение стаканов к памятнику Огарёву и Герцену. Пение колыбельных на Ленинских (Воробьёвых) горах. Разжигание костров из академических вкладышей в дипломы. Прыжки через костры и имитирование праздника Ивана Купалы.
Поиски пива.
— занавес -
История про левую литературу
Время сейчас такое: понятия мешаются и путаются. Термин «левый» сливается с термином «авангардный», «экстремальный» с «экспериментальный». Но речь пойдёт о той части массовой культуры, которая необязательно экспериментальна по форме. Слишком многое было уже придумано раньше — дадаистами и некрореалистами, ЛЕФом и сюрреалистами, постмодернистами, да, в общем, кем угодно.
Но интерес обывателя к экстремальным течениям не угасает, в том числе и к литературным течениям политического толка. Этот спрос вечен, как спрос на фильмы ужасов.
Между тем, нет сейчас левой литературы. Её нет в том смысле, который применялся к ней ещё двадцать-тридцать лет назад. Есть литература левацкая. В этом слове нет ничего уничижительного. Просто писателей-коммунистов видно мало, а писатели-экстремисты видны гораздо лучше. Неважно, какой революции они солдаты — политической или сексуальной.
Сначала левая литература была повязана с МОПРом, сжатым у виска кулаком «рот-фронта», войной в Испании и трагическим выбором европейского интеллигента — драться с Гитлером вместе со Сталиным или так, самим по себе. Потом левая литература ассоциировалась с антивоенным движением, с противостоянием двух систем, с борьбой против расовой дискриминации.
Сейчас эти движения души стали вполне буржуазными понятиями, а романтический флёр терроризма — частью масскульта.
История про то же самое