При этом даже в этой теме были чрезвычайные находки. Например, выплыл откуда-то «вопросительный хуй». Это была фраза-метафора. Смысл, кажется, был в том, что будущий писатель Лимонов познакомился в Америке с полицейским, что оказался гомосексуалистом. И, улучив момент, показал будущему писателю Лимонову хуй. Этот хуй был вопросительный. И своим видом показывал-спрашивал: «Что, дескать, делать будем»?
А может, он ещё и кривой был, что подчёркивало его вопросительность.
В общем, эти детали допускали простор для толкований.
«Дневник неудачника», не побоюсь этого слова, лучшая вещь, написанная Лимоновым. Не рыхлые претенциозные романы, не воспоминания, выдаваемые за прозу, а короткие тексты, сплав стихов и знаменитых тургеневских стихотворений известно в чём, байки и побасенки. Тексты коротки, стиль выверен как в анекдоте, и как в анекдоте каждое слово значимо.
И в старых коротких текстах, и в новых есть странная особенность — когда Лимонов начинает говорить о точных материях, о классической истории, экономике, то вдруг начинает нести великолепную безответственную чушь. Мне скажут, что он пишет это в тюрьме, проверить точность ему негде. Но, позвольте — вот цитата из Адама Смита на полстраницы, вот кусок из другого классика.
Беда тут в том, что в высказывании Лимонов безответственен, как Жириновский.
Зато в красоте фразы или рассказки он — играет как бриллиант. Вот он рассказывает историю, про то, как едет в поезде Новосибирск — Барнаул. Он вдруг обнаруживает, что поезд полон узбеков, они прямо в вагонах делают плов, моются, играют карты, и, натурально, грабят друг друга. А Лимонов везёт десять тысяч долларов в наволочке.
Он сидит в купе с бандитами и представляется им провинциальным учителем.
На прощание они его напутствуют: «Смотри, Эдуард, учи хорошо».
А на перроне его ждут два партийных товарища, один из которых (Лимонов этого пока не знает), работает на органы правопорядка.
Это настоящая история, достойная прежнего «Дневника неудачника», роман, спрессованный в пять абзацев, стихотворение в прозе, маленькое чудо.
И вот писатель Лимонов сидел в Лефортово. И подписывает свои бумаги, воззвания, книги и статьи: «Лефортовская крепость. Камера № 24».
Так и хотелось добавить: «Спросить Лимонова».
История про дорогие автомобили
Одна моя знакомая скорбно рассказывала о своей печальной любви. Любовь прекратилась, мужчина её мечты снова вернулся в исходное положение мечты, и надежды на возврат не было.
И вот она, из последних сил сдерживая слёзы, говорила:
— Он сейчас едет по улицам в своей очень дорогой, да, очень дорогой машине… А я… Я — здесь и реву. Ну, Господи, за что мне всё это… Я же не влюблялась никогда, мне это не свойственно. А мужик-то дерьмо, и я это понимала, а теперь состояние влюблённости достало меня в самый последний момент, когда надо было праздновать День независимости от мужчин…
И вот теперь он едет в своей машине… Такой дорогой машине, да. Нет, ты не представляешь, какая охуенно дорогая у него машина. Мне от это плакать хочется, точно.
История про классификации
Среди всяко разных классификаций — самая известная классификация принадлежит Борхесу. Та самая — с животными, нарисованными тончайшей кистью, невидимыми для глаза и животными на вазе императора. И ещё чёрт знает, какими прочими зверюшками.
Но классификация эта избита, цитируется на каждом углу, и может служить только основой для пародий.
Когда я сказал это писателю Колосу, то он внимательно посмотрел на меня, видимо взвешивая, достроен я ли лишнего сакрального знания, и рассказал свою историю. История эта была давняя и посвящена она была тому, как писатель Колос стоял, недвижим, полчаса в одном почтовом отделении, что было затеряно в бескрайних просторах страны на четыре буквы.
Там, в этом почтовом отделении, среди прочих надписей, правил и указующих сведений висела жестяная эмалированная табличка, на которой белыми буквами по синей эмали было написано:
«Грузы делятся на:- грузы делимые- грузы неделимые, — и живых пчёл».
Вот это круче, чем вся латиноамериканская мудрость, тропические дожди, перелитые на русскую землю и тропки, расходящиеся среди совхозной пашни. Всё маразм, кроме пчёл.
Кроме пчёл, и, конечно наших неделимых и делимых грузов.
История про Чингиза Айтматова
Я пошёл глядеть на Чингиза Айтматова, заготовив за пазухой вопрос для него.
У меня было странное, смутное отношение к этому человеку, потому что я не мог его для себя назвать писателем. Он для меня был, как писали в энциклопедиях через запятую — «писатель, общественный деятель».
И правда, был он аккуратен, вполне чиновного вида и в кармане его булькал мобильный телефон. Телефон был похож на умирающую рыбу — понятно, что его не отключат, но и говорить по нему никто не собирался.